День и вечер прошли прекрасно.
После момента озабоченности, вызванной отъездом пасынка, Анна предалась своему счастью с пылом, какого Дарроу не ожидал от нее. Днем они отправились кататься на машине: ехали среди неяркого ландшафта, где тут и там пылали багрянцем виноградники, с шумом мчали по деревенским улочкам мимо каменных домов, по пологим склонам над рекой или по петлявшим среди бледного золота леса узким дорогам, которые выводили к четко очерченным холмам. Сияло бледное, словно растворенное в воздухе, солнце, запах мокрых корней и прелой листвы мешался с едким дымом тлеющего подлеска. Однажды они остановились на углу стены, у развалившихся ворот, и прошли по разбитой дороге до старого заброшенного домика с причудливой резьбой и трубой, который стоял в тени старых деревьев, окруженный рвом с водой. Тропинка между деревьев привела их к храму любви на островке среди камышей и лопухов, где они, сев на скамью на конном дворе, смотрели, как на фоне заката голуби кружатся над их хижиной из узорного кирпича. Потом машина полетела дальше в опускающихся сумерках…
Вернувшись, они сели у камина в дубовой гостиной, и Дарроу обратил внимание на то, как изящно смотрится ее голова на фоне мрачных панелей, и задумался о неизменной теперь радости просто видеть, как движутся ее руки, приготавливая чай…
Они обедали поздно, сидя друг против друга за столом, украшенным цветами, при мягком свете свечей, и он испытывал невероятное удовольствие, снова видя ее в вечернем платье, застенчиво-гордую посадку ее головы в окружении темных волос, по-девичьи тонкую шею над легкой выпуклостью груди. Его воображение поражала ее сдержанная красота. Она напоминала изысканный портрет в неброских тонах или греческую вазу, единственным узором на которой была игра света.
После обеда они вышли на террасу, полюбоваться парком, тонущим в лунном свете и тумане. В тусклой белизне смутной массой темнели деревья. Ниже террасы разворачивался чертеж сада со статуями, в отдалении кутающимися в тень, как заговорщики. Еще дальше луга стелили серебристую кисею до реки, укрытой пуховиком тумана; и дрожали звезды над головой вместе с их отражением в тусклой воде.
Он закурил сигару, и они пошли по выложенной каменными плитами дорожке, медленно прогуливаясь в воздухе, полном истомы, пока он не обнял ее со словами: «Не стоит долго гулять, не то продрогнешь»; тогда они вернулись в комнату и придвинули кресла к огню.
Казалось, прошло лишь мгновение, и она сказала:
— Должно быть, уже двенадцатый час, — поднялась и с легкой улыбкой посмотрела на него.