— Они мне рассказывали, что в Америке произошли большие перемены… Конечно, в годы моей юности там было Общество…
Она не имела желания возвращаться туда, была уверена, что идеалы там наверняка сильно изменились.
— Очаровательные люди есть повсюду… и во всем всегда нужно видеть положительную сторону… но, когда пожил среди людей, придерживающихся Традиций, трудно приспособиться к новым идеям… Эти ужасные взгляды на брак… так тяжело объяснить их моей французской родне… рада сказать, что я не делаю вид, будто сама их понимаю! Но вы Эверард — так я сказала Анне прошлой весной в Лондоне, — по вам это сразу видно…
Она сменила тему и заговорила о кухне и обслуживании в отеле в Уши. Огромную важность для нее имели гастрономические тонкости и манеры прислуги в отеле. И тут, сказала она, виден упадок.
— Я, конечно, не знаю, но люди говорят, что виной этому американцы. Официант, обслуживавший мой столик, конечно же, чуть ли не швырял тарелки на стол… мне сказали, что многие из них анархисты… члены профсоюзов, видите ли. — Она обращалась к Дарроу как к знатоку экономических условий, чтобы тот подтвердил сей зловещий слух.
После обеда Оуэн Лит перешел в соседний зал, где стоял рояль, и принялся играть в полутьме. Его мачеха мгновенно последовала за ним, и Дарроу остался наедине с мадам де Шантель.
А та подхватила нить своей непринужденной болтовни и продолжила столь же неторопливо, словно вязание возобновила. Ее речь напоминала неплотную сеть: время от времени она пропускала петлю и шла дальше, не обращая внимания на зияние в узоре.
Дарроу слушал, лениво расслабившись. Рассуждения мадам де Шантель были к месту в умственной дремоте послеобеденного часа под шепот мирных воспоминаний в обстановке просторной прекрасной старой гостиной, чарующей праздный взор мягкостью тонов и теней. Он мог понять, что с течением времени атмосфера Живра способна стать удушающей, но для теперешнего его настроения сами ее ограничения были благословением.
Вскоре он нашел возможность сказать слово в свою пользу и потому оценил выгоду, прежде не особенно очевидную, родства с олбанскими Эверардами. Представление мадам де Шантель о родине — куда она не возвращалась с тех пор, как ей исполнилось двадцать, — напоминало ему древнюю карту страны гипербореев. Туманную немую карту, на которой проступает лишь один или два четких контура; и один из них — это олбанские Эверарды.
Тот факт, что они составляли столь твердую опору, — образуя, так сказать, дружественную территорию, на которой могли встретиться и общаться противостоящие силы, — помогло ему объяснить и оправдать свои претензии на роль преемника Фрейзера Лита. Мадам де Шантель не могла не признать столь бесспорных прав. Казалось, она ощущала витание пристрастного призрака сына и дала Дарроу почувствовать, что он выдержал испытание и одобрен в качестве последнего добавления к кругу Литов.