– Витглиц, я жду, – Джоан утопила в тишине еще три слова. Прислушалась, покачалась с пятки на носок, с носка – на пятку.
– Если ты пришла просто полюбоваться, то проваливай к черту. Я хочу спокойно доспать.
Тишина. Малкольм подошла к лавке и провела ладонью по дереву: мокро, холодно. Она уселась и запрокинула голову, рассматривая окна общежития. Ей вдруг понравился этот сон. Она давно разучилась пугаться чужого вторжения, отвыкла нервничать – даже умирать во снах отвыкла.
«А еще я больше не получаю удовольствие от сновидений», – удивленно подумала Джоан и поняла, что это ее собственная мысль – не подделанная, не наведенная.
– Знаешь, Витглиц, я сплю от полутора до двух часов. Дольше не могу. И не хочу.
Утро молчало, и Малкольм едва заметно улыбнулась: она все же добилась ответа. Пусть и такого своеобразного. Улыбнулась – и продолжила:
– Сон – это когда ты уязвим. В Вест-Пойнте этому неплохо учили. И в Дэнсгейте. Так что когда ко мне приперся этот белый скот, я была готова.
Малкольм ждала, что упоминание о Кристиане как-то переменит это утро, сделает все не так – и не дождалась. Мир был спокоен, тих, только остановившийся за парком рассвет предательски выдавал сновидение. Солнце никуда не торопилось, и с каждой секундой утро обретало новый штрих неестественности: слишком замылен туманом учебный корпус, ветви не могут так застыть, а тени не должны плестись беспорядочной вязью.
Джоан встала.
– Витглиц, я ухожу. И на всякий случай…
Она выхватила оружие и выстрелила. Рявкнуло, и из пламени соткался силуэт человека. Контуры будто бы кто-то наскоро залил тушью, смешав черное, белое и красное. Соня зачерпнула кровавый дым, рвущийся из ее груди, и подняла взгляд.
– …Не люблю, когда вламываются без приглашения, – закончила Джоан. – До скорого.
* * *
Я открыла глаза и поняла, что держу руку на груди. Во сне там появилась дымная рана – болезненная, огромная, смертельная. Глупая.
За окном серело. На стекле среди инея лежал кровавый блик.
«Она меня ранила».
Я стояла под душем и подводила итоги – немногочисленные, но пугающие. Джоан Малкольм легко впустила меня в себя даже на таком расстоянии. Внутри поначалу обнаружилась только серая душная пустота, длинные коридоры, выложенные плиткой. Я шла, подчиняясь поворотам, лестничным пролетам, врастала в странную архитектуру – в серый кафель, в бесконечные переходы.
Потом я устала и прошла сквозь стену – в еще один коридор.
Под полом коридор оказался точно таким же, только заканчивался не поворотом, а лестничным пролетом. Этажом выше, этажом ниже – все одно: серый кафель, спертый воздух. Помещения не могли соседствовать под такими углами, их не могло быть столько в разуме одного-единственного человека.