Ангелу – недолго.
Девочка привстала, опираясь на ломкие руки. В голове было даже не больно – пусто, и она смогла встать на колени. Коленки выпачкались в соке травы.
Ни города, ни Ангела не было: на их месте возвышался другой гигант – уродливый, огненно-черный и яркий. Его подножие раздувалось куполом, а вершина пачкала безумно-синее небо, которое вдруг выгорело до белизны.
В ушах у девочки звенело, она оглянулась. Серж Куарэ стоял, стиснув кулаки, испачканный землей и травой. «Гори», – прочитала девочка по его губам. И снова: «Гори». И еще раз. И еще.
Гори, гори, гори, гори…
Ей стало больно: профессор схватил ее за плечи и подтащил к себе:
– Обещай мне! Обещай, слышишь?!
Она не мигая смотрела ему в лицо. Она обещала – что бы от нее ни требовалось, потому что Серж Куарэ плакал.
– Обещай, что ты вырастешь человеком! Обещай!
И только сейчас до холма докатился крик агонии.
В нем утонуло все: и трава, и слезы профессора Куарэ, и слабый скрип рации – и тихий шепот первой и последней клятвы Сони Витглиц.
* * *
Звонок был настырным и злым, он трепал меня, как забытую на ветру стирку.
Я сидела в том же классе, держала ладонями лоб, а локтями – парту. Парта расплывалась, танцевала. Я прокусила язык, и во рту застыло кислое железо. Виделись тени учеников, слышались тени их голосов: дети выходили из класса, который мы вдвоем разрушили.
Стукнула дверь, гомон перемены стал тише, и я подняла голову.
– Ну и урок, – сказал Анатоль и расцепил пальцы. Посмотрел на них и снова сложил ладони перед лицом. – Какой идиот ввел в программу «Лесного царя»?
Он боялся и говорил: ради службы безопасности, ради страха передо мной, ради страха перед самим собой. Куарэ получил свое откровение, поняла я. Он дрожал на грани истерики, но не спешил за грань.
Я решила не вставать. Разговор через пустой класс получался странным, но альтернативой было – непременно – падение, так что я осталась сидеть за партой.
«Сидеть – не падать. Сидеть – не падать…»
– Видимо, все дело в антифашистском пафосе, – сказала я.
Говорить: не больше, но и не меньше, чем обычно. Говорить, общаться, разбирать урок. Он смотрит на меня и видит – не пойму как. Я вижу его – человека, Ангела, который меня пожалел. И мы оба заложники ситуации, мы оба понимаем, что нельзя молчать.
«Ну же», – поторопила его я. Анатоль молчал, вытирая край планшета, и его пальцы дрожали.
– Это понятно, но у Турнье много замусоренных тем, – вздохнул Куарэ и пошевелил пальцами в воздухе: – Педофилия, знаете ли, природа сверхчеловека… Текст явно для читателя, который будет такие вещи рассматривать без привкуса медиа-клише…