Дверь открылась, и я почувствовала лед на горле.
– Прошу прощения, что вмешиваюсь, – сказала Мэри Эпплвилль. – Are you alright? Мне послышалось что-то странное на уроке, и я решила к вам заглянуть.
«Что-то настолько странное, – подумала я, – что ты решила заглянуть сюда. Не в СБ. Странное, но не опасное?» Мэри щурилась, блестела очками, она переводила взгляд с Анатоля на меня, с меня на Анатоля – быстро-быстро. Ее что-то заинтересовало: я видела, как дрожат крылья тонкого носа, видела дымку румянца на щеках.
– Смеялись много? – предположил Куарэ и встал. Он не отнимал рук от крышки стола, но встал.
– Maybe, – вежливо улыбнулась Эпплвилль. – Но раз все в порядке – все в порядке.
Она сейчас видит два «ложноположительных» сияния – каково это? И почему она не уходит, почему так внимательна? Я собирала записи, перечеркнутые тенью оконной рамы, я думала о том, что мнительность – это хорошо, а паранойя – плохо.
Я не должна была искать причины, почему медиум зашел к нам – в класс, где только что взорвались два Ангела, взорвались – и погасли. Я не должна была думать об этом. А должна была следить за предательскими пальцами, за губами, схваченными судорогой, за надтреснутой речью.
И за Анатолем.
– Что ж, – сказала Мэри. – Я к своим. У вас мел на волосах, Куарэ. При-по-ро-шило. Here.
Она потрепала свою челку и, улыбаясь, помахала ладошкой: «Bye!» – а потом снова закрылась дверь. Я вздрогнула: показалось, что Мэри мне подмигнула напоследок. Анатоль, сложив планшет и конспекты в портфель, пошел ко мне. Он двигался, пересекая тени рам и блеклые области света. Куарэ касался спинок стульев – походя, небрежно. Крепко хватая их пальцами.
– Нам надо поговорить, Витглиц.
Я кивнула. Я молчала: страшная усталость шла из меня горлом – пока без слов.
– Я бы хотел, чтобы вы… Поделились мыслями… О моем уроке.
Пауза. Крошечная, страшная. И только секунду спустя я увидела, что он предлагает мне руку. Я смотрела на него и понимала, что это навсегда – хоть и недолгое «всегда», – что у него стиснуты губы, что я совсем не знаю, о чем с ним говорить.
Что мел на его волосах – это совсем не мел.
– Да. У меня есть несколько предложений, – ответила я, протягивая ему ладонь.
Мы вышли в коридор рука об руку. К счастью, у меня была трость. Анатоль прижимался ко мне сильнее, чем нужно было, – почти валился – и я отвечала тем же, и ученики, спешившие в класс, посторонились. Страшная, ломающая слабость выбеливала мир, заставляла щуриться, чтобы удержать все в фокусе. Мы подпирали друг друга, и, наверное, это смотрелось комично. Посторонние взгляды липли к нам, повисали на плечах.