– Сны?
– Сны. Всегда вы, и всегда отвратительно. Больница, грязь, кровь, – он помотал головой, разбрызгивая крупные капли. – Боже, что за дерьмо у меня в голове!
«Кристиан, – подумала я. – Кристиан, я тебя ненавижу».
В небе что-то вздрогнуло, и я увидела гром.
– «Дерьмо в голове», – повторил Анатоль и рассмеялся, сжимая виски. – Не дерьмо – обычная опухоль, а я сам – обычный Ангел. Может, эти сны – они из вашей памяти, Соня? Может, это все было и в самом деле? Вас возили по полу, вытирая вашу же рвоту – было? Ноги раздвигали за таблетку – было? Вы вдвоем с каким-то уродом мучали других больных – а это было?! Может…
Он задохнулся и опустил взгляд. В его груди зарастала сквозная рана – нет, просто прореха: без крови, без обломков костей. Меня колотило, но я смотрела, как затягивается эта дыра. Смотрела поверх ствола пистолета.
– Это… Это что? – спросил он.
Я едва слышала Анатоля сквозь дождь. Я едва слышала все за ударами своего сердца.
– Это значит, что я в вашем мире, – сказала я.
Свой голос я тоже едва слышала: «Я стреляла в него». Я словно бы видела, как между нами – образы его снов, подарки Кристиана. Я видела в этих снах бледное спокойное лицо – всегда спокойное, какой бы ад ни творился вокруг.
Свое лицо.
Кристиан сводил с ума Анатоля, но достал меня. И вот капли дождя висели в воздухе, как подвешенные на лучах света, и вдруг стало ослепительно светло. День вернулся сразу весь, без перехода, без разбегающихся туч.
День вернулся. Капли – остались.
– Вы… Вы в меня выстрелили!
– Да.
– Если бы я… – Анатоль сглотнул. – Если бы мы наоборот?.. В вас? Внутри вас?
– Нас вернуло бы в реальность, – сказала я, глядя ему в глаза. – Вам было бы очень больно.
Я держалась за эту мысль – только она и была настоящей, только она и была надежной. Куарэ не мог прийти в себя, он смотрел, как я опускаю оружие, вел взглядом зрачок ствола, и я поторопилась развеять пистолет. Только тогда он выдохнул и сел – почти упал на землю. Полетели брызги.
– Я… Вы… – он потер грудь, поморщился. – Я наговорил лишнего, да?
«Немного. Совсем».
– Просто, знаете, Витглиц, нас тогда сняли с уроков и повели в бомбоубежище – за два дня до того, как приехал отец. Сказали, большая авария, но все уже тогда шептались, понимаете? Ядерный гриб, понимаете? Я сидел в бомбоубежище, слушал, как Стефан и этот, как его? Кей, что ли? Я слушал, как они сговариваются сбежать, а сам думал, а вы в это время все видели…
Он наконец поплыл: заплакал по-настоящему. От жалости к себе, от тоски по матери, по непрожитым годам с нею и с отцом. Я все ждала, когда он обвинит меня в этом, когда вспомнит, на кого тратил время Серж Куарэ, пока его сын собирал рюкзак и искал на карте интернат «для дебилов». Я смотрела на него сверху вниз, и снова шел дождь, он плакал со своим хозяином. Я ждала – непрошеная гостья в его жизни.