«Это она о Мэри», – поняла я.
– Что она сравнила с возбуждением?
– Ощущение от вашего открытого урока, – прыснула Райли и, уже не скрываясь, стерла слезу. – Вот дура, да?
Я невольно притронулась к щеке, на которой еще горел поцелуй Анатоля, вспомнила тот урок. Я снова пережила тепло, воздушную ласку, умиротворенность – но возбуждение? Возбуждение, которое почувствовал медиум в соседнем классе?
Нет.
Все неправильно – и наши прикосновения, которые не приносят желания, и наша борьба, которая так повлияла на Мэри. Я встала и поставила чашку ближе к стопке книг на столике.
– Я пойду. Спасибо, Николь.
– Это тебе спасибо.
– Мне?
Она кивнула, а потом все же разжала губы.
– Мне начало казаться, что я где-то ошиблась. Что я рвусь учить других, но при этом сама уже забыла… Многое.
«Ты боялась, что уже забыла, каково это – сочувствовать, – поняла я. – Ты почти привыкла к мысли, что можешь работать медсестрой в лицее, где учителя убивают детей». Я пошла к люку, включила тростью гидравлику.
Я умираю, а все вокруг прозревают.
Это начинало бесить. Я почти хотела встретиться с Джоан – человеком, который не должен мне ни грамма откровений.
* * *
<Двоеточие между часами и минутами как программный оператор. Ты задумывалась когда-нибудь над этим? Нет, вряд ли, ты же филолог. Ты вот-вот откроешь двери, и будет еда на столе, ты что-то скажешь, а на часах все будет идти бесконечная операция, и в какой-то ее отрезок тебя не станет.
Вот здесь-то и начинается загвоздка: для тебя эти часы всегда идут не так, как для других. Все смертны, но не каждому дано видеть это двоеточие как непреложность.
Ты хорошая модель, Соня Витглиц. Хорошая и неправильная модель не совсем человека.
19:00. Ты опаздываешь. Приковыляй уже скорее, однокрылый Ангел с ошибочными функциями. Скорее.
Кажется, мне страшно.
22 окт.>
Когда я вошла, Джоан положила на стол свой телефон, касанием погасила экран.
– Три минуты семнадцать секунд – вот твое опоздание.
Я посмотрела на стол: пакеты и коробки из «Лавки», и только рагу Малкольм выложила на мои тарелки. Кажется, она его разогрела.
– Привет, – сказала я, разулась и пошла в ванную.
– Руки помыть – это правильно, – догнал меня ее голос.
Джоан оперлась на дверной косяк, сложила на груди руки. Она улыбалась.
– У вас тут все забавно. Сегодня собирала сплетни о себе – так, для развлечения. Может, тебе покажется интересным, но во всем лицее только три ядра продуцирования такой информации…
Полотенце кололо руки: я его пересушила. Одуряюще пахло мыло: наверное, из лопнувшего флакона все-таки затекло за раковину. Я смотрела в зеркало на отражение говорливой Малкольм, вытирала руки и думала о том, что, наверное, я должна переживать: не убрано, нет еды, нет напитков.