<Куарэ, боль – это твой мир, начиная с первой стадии астроцитомы. Иногда ты будешь выпадать из этого мира: таблетки, уколы, беспамятство. Не дай себя обмануть: того, что ты увидишь, потеряв связь с ELA, – не существует.
Отнесись к этому, как ко сну, пробуждение после которого – неминуемое.
Пожалуйста, Куарэ. Не поддавайся наваждению.>
Не поддавайся, шептала я. Не поддавайся.
Мне было легко: без боли, без мотивации, без необходимости здесь и сейчас тратить драгоценное время. Даже слезы в уголках глаз набегали как-то легко.
И почти не пекли.
* * *
Мэри я нашла прямо за оглушительной вспышкой.
– О, dear Lord, Соня!
Свет фонарика взорвался у меня в голове, и я открыла глаза лишь спустя пару секунд. «Боли нет, – сказала я себе, но уверенно получилось только со второго раза. – Боли нет». Эпплвилль уже отвела в сторону фонарик, ее очки блестели в темноте.
– Ты же не дежуришь больше по ночам!
Я втянула носом воздух: общежитие, поздний вечер. Неудачное время, неудачное место для того, чтобы искать Ангела. К сожалению, у меня нет другого места, но, что еще хуже, – нет другого времени.
– Пойдем, – сказала я.
Стены вокруг были для меня прозрачными. Там шла жизнь учеников старшей школы – учеников проблемных, странно похожих на взрослых, с которыми так тяжело, но в то же время уже есть о чем поговорить. Социальные сети, внутренняя лицейская сеть, книги, болезненно заостренные изоляцией хобби. Разбитые сердца. Растянутые стены комментариев в блогах – и позы, закрашенные в умные слова: эпатаж, субкультура, транскультура, эскапизм.
Если тебе нужен Ангел, тебе мало ELA в голове, нужно еще уметь слушать их, понимать и говорить самой. Последнее особенно сложно.
«Во всяком случае, для меня», – подумала я, слушая тихо и непрерывно шепчущую Мэри.
Одно утешало: в лицее прошла мода на смартфоны. Я не знаю, как спровоцировать Ангела, поддерживая беседу о наборах английских аббревиатур.
– …Я не понимаю, почему после всего этого меня отправили дежурить alone?
У нее ненастоящий акцент, в очередной раз убедилась я. И информацию о Кэт уже довели до сведения медиумов.
– Пожалуйста, тише.
В комнате слева происходило что-то странное. Обе лицеистки были у себя, там было, как и в остальном лицее, всего одиннадцать вечера. И там застыла тишина.
Луч фонарика уперся в номер: 1408. Мэри поднесла к глазам наладонник:
– Слава Пжемская и Стефани Клочек, 3-В. Что?..
Славяне, подумала я, делая шаг к молчащей двери. У меня с ними не то чтобы плохо – у меня с ними странно. В дальнем конце коридора распахнулся свет, кто-то загомонил, но в комнате четырнадцать ноль восемь по-прежнему темнела тишина.