Меня – не смущает.
Я достала термос из сумки и открутила крышку. Куарэ морщился и косился на Шпиль, а потом, спохватившись, полез в карман куртки:
– Дурацкий пикник, да? – слабо улыбнулся он, положив на камень небольшой сверток.
«Дурацкий пикник», – повторила я про себя. Я наливала в крышку термоса чай, пытаясь понять, что такого дурацкого происходит, и смотрела, как из оберточной бумаги появляется бутерброд.
– В университете привык к такому, – пояснил Куарэ. – Вкусно и не нужна коробка.
Сыр, зелень и ветчина, сложенные между двумя кусками хлеба. Я будто со стороны видела, что принимаю половину разломанного бутерброда, гляжу на него, пытаюсь понять что-то. Простой, наверное, жест: поделиться пищей. Сложные мысли: что это, как это, я никогда не видела бутерброд, только читала о нем, почему он предложил его мне… И все это отражалось в зеркале Шпиля.
Кроме, конечно же, мыслей.
А еще я уверена, что окажись у него два бутерброда, я бы ушла. Я смаковала эту мысль, а Анатоль говорил.
…Его сосед изучал право – модно, дорого, бессмысленно, – и Куарэ источал яд в каждой интонации, в каждом выражении лица. Он не мог просто так говорить о специальности Сю. Это была страстная полемика с самой сутью правоведения, совершенно мне не интересная.
«Его соседа звали Сю. Он умел делать бутерброды и изучал право. Куарэ ему завидовал, потому что у Сю был отец. Не чеки на оплату, а отец».
Попытка собрать непрошеную исповедь в схему провалилась, поняла я: осталось много личного. Осталась влажная зависть, осталась заостренная, как Шпиль, морщина в уголке рта.
Куарэ проникал в мою память. А я – а я подавалась, поддавалась. Не хотела этих слов, этого холестеринового куска чужой жизни, этого бутерброда из его прошлого, его эмоций и комплексов. Не хотела – и все равно поднесла этот кусок к губам.
«Дурацкий пикник».
Хлеб пах «Лавкой», ею пахли ветчина и сыр, и только у листа салата сохранилась пряная нотка откуда-то из-за Периметра. Не знаю, почему так, но мне вдруг захотелось есть. «Хотеть» и «есть» – это какой-то оксюморон, какое-то извращенное сочетание смыслов, которые не пересекаются в моей вселенной.
Вернее, не пересекались. Я прикусила себе язык. Глупо как.
– Вы меня слушали?
Куарэ странно смотрел на меня, в его глазах были совсем другие слова, а около глаз я увидела то, о чем уже успела забыть. Я иногда вижу эти морщины в зеркале, когда думаю о чем-то. Когда ELA пытается процарапаться изнутри.
– Да, Куарэ.
Я протянула ему капсулу. Он поднял брови, едва взглянув на этикетку:
– Парацетамол?
– Да.
– И… И все?