Наступает утро. Лица у всех серые. Досада, горечь табака во рту и такая усталость, словно мы ворочали каменья.
Тралмейстер смотрит на полупустой мешок.
— Э, — говорит он с ленивой злостью, — разве это рыбалка. Так, чешуя…
И я уже не верю, что в океане есть рыба. Но все начинается сначала: трал летит за борт.
Вот уже какую ночь подряд я вижу чей-то СРТ. Он пересекает в тумане наш курс, и мы никак не можем его докричаться. А еще думается, то ли во сне, то ли наяву, сразу после пробуждения: хорошо, если бы ловилась треска, крупная и ровная, и были бы у нас филейные машины, и мы ежедневно выпускали бы по пять тонн филе.
ТИХИЙ ШТУРМАН
Впервые я увидел его за день до отхода. В ожидании катера он задумчиво бродил по причалу, поглядывая на рейд, где стояла «Монголия».
На нем был новенький китель со всеми знаками отличия и форменная фуражка, налезавшая на глаза. Небольшого роста, худенький, он держался с подчеркнутым достоинством. Или старался так держаться. Но все равно что-то мальчишеское было в его хрупкой фигуре, в выражении серо-голубых глаз, в робкой стыдливой улыбке. Что-то мальчишеское и вместе с тем глубоко серьезное, какая-то недетская озабоченность. Время от времени он приподнимал козырек фуражки, а затем снова утопал в ней. В руках он держал кипу перевязанных бечевкой лоций и рулон навигационных карт — предмет постоянных забот третьего штурмана.
Собираясь в Атлантику, я, конечно, меньше всего надеялся увидеть бородатых детин с трубками в зубах, просоленных океанскими штормами. Но Вася Черемухин, наш третий штурман, меня поразил. Очень уж он не вязался с моими представлениями о рыбаках: двигался неторопливо, говорил мягким ровным тоном и был вежлив, как библиотекарь.
Ночью на траверзе Исландии, где нас прихватывает десятибалльный шторм, Вася заступает на вахту. Он появляется в рубке в тот момент, когда она, дико накренившись, вдруг взлетает к небу.
— Ого, — с тихим удивлением произносит штурман и хватается за колонку управления. Я не слышу привычных чертыханий. Вася мягко улыбается.
— Возьми на волну, — говорит он. — Пусть ребята поспят.
Вот эта мягкая улыбка — обычная его реакция на свои и чужие промахи, на брюзжание капитана и подначки друзей.
В рубку перед сном заглядывает радист. Он в майке, потягивается, чешет грудь, зевает.
— Что, Василий, опять ночью будешь гудеть?
Вася тихо улыбается. Да, он опять будет гудеть: «Простите за беспокойство».
— Принести тебе ваты для ушей? — ласково спрашивает он радиста.
Третий штурман ровен и невозмутим во всех ситуациях — свидетельство раннего опыта. Он не вышел из комсомольского возраста, но плавает уже десять лет. Обычная, впрочем, судьба. Скупое на радости послевоенное детство. Деревня. Ежедневные походы в школу: восемь километров туда, восемь — обратно. Рыбопромышленный техникум. Ночами подрабатывал а портовом складе, разливал по бочкам жиры. Зато утром он мог принести в общежитие бутылку подсолнечного масла. Ребята жарили картошку. Он и сейчас помнит, как это было вкусно. После техникума, уже со штурманским дипломом на руках, Вася Черемухин два года плавал матросом — зарабатывал плавательный ценз.