Можно быть спокойным: печальная участь Френсиса Дрейка, скончавшегося от дизентерии, нас минует. В семь приходит повар и посылает Зуева в кладовую за продуктами. Работа на камбузе идет полным ходом: стучат ножи, гремят кастрюли, над плитой поднимается пар. Серега торопливо подметает камбуз. Сейчас здесь появится доктор.
После завтрака у Сереги часа полтора свободного времени. Потом надо готовить рыбу для вечерней ухи, опять бежать за продуктами, чистить картошку.
Серега с шеф-поваром Федюковым сидят перед ящиком с картошкой, в руках у них ножи.
— Мясо для филе не отбивать, — вещает Федюков. — К нему острый соус. И подать, подать… В этом вся штука.
Серега застывает с картофелиной в руке, ждет рецептов. Но Федюков задумывается, глаза его подергиваются туманной поволокой. Он вспоминает:
— Посуда у нас на линкоре была высший класс. Помню блюдо мейсенского фарфору: по краю золотишко, барышни там, пастушки с дудочками. И марка — синие мечи… Ну вот, уложил филейчик, а вокруг него картофель соломкой, свежие помидоры, брюссельскую капусту, спаржу…
Федюков берет картофелину, с тоской глядит на нее и бросает в ящик.
— Бризоль, — говорит он, подняв палец. — Бризоль из курицы по-одесски.
Серега глотает слюну.
— Белый египетский перец, — говорит Федюков.
— Белый! — как эхо повторяет Серега.
Федюков делал свой последний рейс и уходил на пенсию. Глядя на него, я начинал сомневаться в статистике, согласно которой самая высокая профессиональная смертность якобы наблюдается среди поваров, а уж потом идут журналисты, кинорежиссеры, альпинисты и т. д.
Наш кандидат в пенсионеры находился в расцвете сил и выглядел соответственно — гладкое чистое лицо, тугие щеки, яркие, презрительно оттопыренные губы. Да вот и зубы как будто все целы. Плавать бы да плавать. Но Федюков не уставал повторять, что ноги его больше не будет в тралфлоте, клял «этот чертов пароход», «эту чертову кухню» и бестолочь-помощников. Хотя «клял» — не то слово. Он лениво цедил слова, прикрыв тяжелые веки, а когда поднимал их, то вид у него всегда был удивленный, точно он хотел обнаружить вокруг себя толпу восхищенных слушателей и не обнаруживал. Когда-то Федюков служил на линкоре, готовил адмиралу и даже участвовал в одной (тут он переходил на шепот) «весьма серьезной полярной экспедиции». Нам он давал понять, что снисходит до нас единственно по необходимости.
Шеф-повара терзали воспоминания о блестящем прошлом, самолюбие его страдало. Из-за этого раздраженного самолюбия Федюков имел вид брезгливый и надменный: говорил нехотя, двигался вяло и смотрел со скукой. Нас он кормил кое-как. Правда, когда ему наскучивало валять дурака, кукситься и жаловаться на помощников, Федюков демонстрировал свои таланты.