— Внимание, БМРТ! Говорит 258-й. Сижу на задеве.
Все разом смолкают. Начинают, видимо, выяснять, где он, этот несчастный 258-й, не рядом ли?
— «Лермонтов», где вы потеряли трал?
— А я как раз здесь стою, на якоре. В трех милях от плавбазы, по пеленгу семьдесят.
Вчера вечером по блестевшему от дождя слипу безобразно тащился на одном кабеле мешок, перекручиваясь, сбиваясь в беспорядочный ком. У нас и у соседей в сутки выходит не больше семи часов промыслового времени, остальное время мы чинимся.
— «Лесков», как у вас?
— Ничего веселого. Высадили нижнюю пласть и протерли мешок. Дыра — хоть на телеге въезжай.
Мы всю ночь чиним трал. Утром — солнце, голубое небо, надежды. Спускаем трал. Показания во весь экран. Только спустили — звонок от лебедки: дернуло. Выбираем. Кабель порван, доски словно кто-то наждаком драл, бобинцы помяты.
— 44-й, вы в каком квадрате?
— Да я здесь рядом с вами, южнее пятидесятиметровой изобатки.
— Долго еще собираетесь идти?
— Нет, выбираю веревки. Не хочу больше искушать судьбу.
После починки делаем короткое двадцатиминутное траление. Трал вдребезги.
— Черные дни «Монголии», — говорит капитан.
Тралмейстер склоняется над тралом с иглой. Он осунулся, небрит. Мы рвем почти каждый трал.
Тяжелые грунты. Порывы, задевы, рвань.
Вот он в лучах солнца идет нам навстречу, новенький траулер из последней серии — мощь и красота! Мы в рубке чешем языки о красоте кораблей и говорим о них; как о женщинах. Внезапно этот красавец сбавляет ход, и на бакштаге взлетают два черных шара — «сижу на задеве». Мы мгновенно отваливаем в сторону.
КАНЬОНЫ
Низкий плотный туман, над ним черное небо средними звездами и прямо по курсу — полная луна. Ровный убаюкивающий шум машины.
— Глубина падает, — говорит штурман. — Каньон. — Он смотрит на эхолот. — Двести… Триста…
— Сколько там?
— Бездна… Сейчас ляжем на обратный курс и поставим трал. — Штурман отходит от прибора и резко бросает: — Лево на борт!
Я перекладываю руль, и темный нос траулера, который до этого неподвижно висел над белесой стеной тумана, трогается влево.
Луна желтым шаром катится право, мелькает в окнах рубки, а под ней черный нос корабля летит в другую сторону.
Один короткий миг я вижу эту картину со стороны: в ночном океане над бездной тяжело ворочается одинокое судно.
Штурман не отходит от самописца. Прибор рисует угольно-черные пики и зловещие пропасти между ними.
Лента самописца напоминает китайский свиток, на котором старый мастер тушью изобразил горы. Мы доворачиваем влево и вправо, стараясь удержаться на изобате. Перепады глубин часты и внезапны. Еще несколько минут траления, и мы стремительно летим в каньон.