В приглушенном свете горящих свечей она мельком успела разглядеть гордое воплощение его мужественности, длинный ствол, шелковистый кончик у входа в ее лоно. Алек снова опустил голову, чтобы поцеловать ее, его алчущие губы и язык горячо слились с ее ртом.
Одновременно он стал медленно входить в нее. Сначала Розали испугалась, однако вскоре оказалась переполнена чистыми, незнакомыми прежде ощущениями, воплощенным желанием. Алек нежно ласкал ее, поглаживал волосы, грудь, целовал лицо, прижимался губами к трепещущим зажмуренным глазам, шепча:
— Розали… Милая моя Розали.
На это мгновение она вдруг поверила, что он в самом деле ее любит.
А потом что-то произошло. Алек ощутил сопротивление, замер. Подозрения сковали его изнутри.
— Розали, что?..
— Не останавливайся, — умоляла она, прижимая его к себе, изгибаясь, чтобы коснуться плоти, движимая жадной потребностью, неутолимой жаждой физического обладания, неизбывным желанием ощутить его воплощенную мужественность в своем лоне. — Алек, пожалуйста, только не останавливайся сейчас!
Да и как бы ему это удалось? Он вошел глубже. Розали испустила резкий стон, который Алек убаюкал поцелуем, а потом крепче сжал в объятиях, нежно настраивая на свой ритм. Он занимался с ней любовью нежно настолько, насколько способен только очень сильный мужчина. Его пальцы искусно поглаживали мягкие складки ее женственной раковины, чувствительный бугорок, пока ее не накрыла волна невероятного блаженства, которое, думала она, просто не может быть большим, пока она не воспарила в восхитительном, невообразимом экстазе, когда он подвел ее к самому краю чувственной пропасти.
Свой мощный оргазм Алек ощутил несколько мгновений спустя. Наконец тяжелая и нелицеприятная реальность проступила сквозь дурман чувственного наслаждения. Он отодвинулся от нее, все еще тяжко и натужно дыша. Он оказался прав. Она никогда не знала другого любовника.
Проклятье. И как он мог допустить такую ошибку? Легко. Потому что поверил, ведь Розали представлялась вдовой. Тревожные колокольчики впервые зазвонили лишь сегодняшней ночью, когда она поведала отвратительную историю о юном негодяе, пытавшемся ее соблазнить. Что весьма успешно проделал теперь сам Алек Стюарт. Он поднялся и принялся натягивать на себя одежду.
— Ох, Розали. — Голос прозвучал резче, грубее, чем хотелось, ибо это ошибка, глупая ошибка, за которую он был готов мысленно высечь себя плетьми. — Розали, ради бога, почему ты мне ничего не сказала? Как, по-твоему, я мог, не обладая даром чтения мыслей, несмотря на твое мнимое вдовство, вопреки всему, догадаться, что ты девственница?