Немеркнущий свет лампад у его могилы. Непрекращающийся поток молящихся… Каждый день к могиле подходят Марковцы — на костылях, с перевязанными руками, головами, едва могущие двигаться. Они стоят у могилы и кажется им — стоят они у “Чаши страданий и крови” за Родину…
А отойдя от могилы и выйдя из собора, они вдруг возвращаются к жизни, к реальной действительности и говорят себе:
— Мы же, живые, будем продолжать борьбу, пока не достигнем цели…»
И еще один примечательный некролог был опубликован А. Сувориным в изданной в 1919 г. книге «Поход Корнилова».
«Небольшого роста, худощавый старик с ясными проницательными сокольими глазами. Чрезвычайно внимательно слушает… Отвечая, говорит точно, поражая памятью сложных подробностей. Задает вопросы по существу, с прямотой. Решает быстро. Таков был Михаил Васильевич Алексеев. Своей теплой просвещенностью, труженичеством и особенной искренностью всего обращения он невольно привлекал к себе с первого знакомства.
Он объявил запись в Добровольческую армию 2 ноября 1917 г. и был первым ее организатором. После смерти Корнилова только крепкая духовная устойчивость Алексеева удержала армию от “распыления” и помогла ей дожить до успехов Второго Кубанского похода и возрождения сил.
Алексеев работал неустанно. С шести часов утра он был уже за работой и в ней проводил весь день до позднего вечера… принимая по делам, делая распоряжения. Он был превосходно подготовлен для предстоящей ему роли организатора общего хозяйства России и защитника се интересов на международном конгрессе. Но как раз, когда он должен был приступить к этому — смерть взяла его!
Чтобы делать то, что делал один Алексеев, пришлось создать целый ряд высших должностей, но он был и есть истинно незаменимым на своем посту по широкой просвещенности взглядов, умению решать быстро и вместе осторожно сложнейшие вопросы и по искренней приязни к общественным силам и почину.
“Никаких сношений с немцами!” — было решением Алексеева твердым и окончательным, которое дало Добровольческой армии незыблемое международное положение. Любовь его к России была безмерна. Он разочаровался в русском солдате и говорил о нем с жесткостью, которая невольно поражала, но жил он только для России, работая для нес сутки сплошь.
Перед гробом его несли точный и глубоко всех поразивший своей верностью символ его жизни — терновый венец, перевитый георгиевской лентой. Да, это жизнь Алексеева — эти тернии и эти желто-черные ленты!
Как и Корнилов, он умер накануне своего торжества, им добросовестно и заботливо приготовленного! Тем теплее будет память о нем на Руси: так много сделать, так мало взять от заслуженного успеха!