— Чушь. Молочница! Ну и мысль. Нет, мои дорогие. У меня на уме нечто куда более коварное, более изощренное. Более, если вы простите мне это слово… — короткая пауза для вящего эффекта, — …авантюрное.
Луиза резко втянула в себя воздух.
— О дядя. Что вы задумали?
— Признаюсь, идею я почерпнул у вас. Помните, много-много лет назад я приезжал навестить вашу… эээ… вашу очаровательную отчизну? Тебе тогда только исполнилось пятнадцать, Луиза.
— Я помню. — От дурных предчувствий голос ее звучал мрачно.
— Вы сыграли для меня спектакль. «Гамлета», насколько я припоминаю. Как раз та самая меланхолическая чушь, что так нравится пятнадцатилетним девушкам. — Олимпия подошел к книжной полке, пристроил локоть около первого тома и посмотрел на племянниц любящим взглядом.
— Да, «Гамлета», — настороженно произнесла Луиза.
— Я вспомнила! — воскликнула Стефани. — Я играла Клавдия и принца норвежского, что в конце оказалось очень неудобно, а Эмили, разумеется, играла Полония…
Олимпия улыбнулся еще шире.
— А Луиза была Гамлетом. Верно, дорогая моя?
Часы на каминной полке нежно пробили три раза. Корги вскочил, пробежал кружок, второй и тревожно улегся у ног Стефани, то и дело подергивая ушами в сторону Олимпии.
— О нет, — сказала Луиза. — Это исключено. Невозможно, уж не говоря о том, что это просто неприлично.
Стефани захлопала в ладоши.
— О дядя! Какая восхитительная идея! Я всегда мечтала походить в брюках, это такая свобода! Только вообразить! Вы абсолютный гений!
— Мы не будем, — отказалась Луиза. — Только представьте себе скандал! И… и унижение! Вы должны придумать что-нибудь другое.
— Ой, успокойся, Луиза! Ты позоришь своих предков-варваров…
— Надеюсь! По крайней мере у меня есть хоть какие-то понятия…
— Право же, леди…
— …покоривших степи России и памятники Рима…
— …о том, каков мой долг по отношению к памяти моего несчастного супруга, и брюки в него не входят…
— Мои дорогие девочки…
— …чтобы добиться богатства и власти, превративших нас в мишени для наемных убийц…
— ТИХО! — вскричал Олимпия.
Луиза замолчала, уставив в пустоту вытянутый палец. Стефани с мятежным выражением лица нагнулась и подхватила на руки дрожащего корги.
Олимпия возвел глаза к потолку, ища сочувствия в позолоченной лепнине. Ему казалось, что голова, не привыкшая к столь позднему бодрствованию, вот-вот свалится с плеч и покатится по испорченному корги аксминстерскому ковру.
Право же, он бы это только приветствовал.
— Ну что ж, прекрасно, — произнес он наконец. — Луиза отвергает мое предложение, Стефани его горячо приветствует. Эмили, дорогая моя? Полагаю, именно тебе придется подать решающий голос.