Сильная боль во всем теле, головокружение и звон в ушах мешали Алексею правильно ориентироваться в происходящем. Он делал все, что его заставляли, но для чего это делал, понимал плохо.
В медицинском пункте молоденькая сестра долго прижигала и смачивала его раны и ссадины чем-то таким, что очень щипало, потом так забинтовала лицо, что открытыми остались только глаза да рот. Самым неприятным был укол.
В течение всей перевязки Алексей не сказал ни слова. А когда сестра, чтобы не молчать, стала объяснять ему, что укол сделан против столбняка, то и к этому он отнесся безучастно. Ему хотелось одного - быстрей бы кончалась вся эта процедура с бинтами, йодом и зеленой жидкостью и как можно скорей, с первым же утренним поездом уехать домой. Хоть в тамбуре, хоть на крыше вагона - только домой!
Потом начался допрос.
Дежурным офицером оперативной группы был лейтенант милиции Гусеницин. Больше часа бился он над тем, чтобы установить место ограбления, и все бесполезно. Показания Северцева были сбивчивые, а порой противоречивые. Гусеницин уже начал раздражаться.
- Как же вы не помните, где вас ограбили?
Алексей пожал плечами:
- Не помню. Что помню, я уже все рассказал.
- В Москве очень много садов, парков, скверов. Постарайтесь припомнить хотя бы номер трамвая, на котором добирались сюда из этой рощи.
Алексей покачал головой.
Гусеницин встал, подошел к карте города, которая висела на стене, и принялся внимательно рассматривать нанесенные на ней зеленые пятна садов и парков.
- Да, это хуже, - вздохнул он. - Но ничего. Не вешайте голову, будем искать. Будем искать!
На лейтенанта Северцев смотрел такими глазами, как будто вся его судьба была в руках этого военного человека.
9
Нелады у сержанта Захарова с лейтенантом Гусенициним начались давно, еще с первых дней работы Захарова в милиции вокзала. Не проходило с тех пор почти ни одного партийного собрания, на котором сержант не выступил бы с критикой Гусеницина за его формализм и бездушное отношение к людям.
"Схватываться" по делам службы начальник отдела полковник Колунов считал признаком хороших деловых качеств, чувством ответственности за свой пост. "Спорят - значит душой болеют", - говаривал он майору Григорьеву и упорно вычеркивал при этом из проекта приказа о вынесении праздничных благодарностей фамилию Захарова.
- Молод, горяч, пусть послужит, покажет себя пошире, а там и с благодарностью не обойдем.
Майор Григорьев возмущался, горячился, отстаивая благодарность сержанту, и всегда добивался того, что рядом с Гусенициним в приказе стояла и фамилия Захарова.