Получив утром известие от президента Виоле, что ее родственники вышли на свободу, герцогиня де Шатильон уехала в замок Мелло, чтобы принять его во владение.
И надо признать – замок того стоил!
Мелл>о был знаком Изабель с детства и всегда очень ей нравился. Нравился даже больше великолепного Шантийи. Может быть, потому, что, несмотря на две башни, обладал каким-то особым изяществом и очарованием, какие присущи замкам с хозяйками-женщинами. Он отошел в казну, когда был обезглавлен Анри де Монморанси, но вскоре замок вернули его сестре Шарлотте, что послужило ей хоть и слабым, но утешением. Для Изабель же он был тем уютным гнездом, о котором она так долго мечтала, несмотря на то, что ей удалось сделать почти уютным суровый Шатильон.
Замок стоял на холме, возвышавшемся над чудесной долиной реки Терен, и благодаря своим белокаменным стенам и черепичной крыше был воистину прелестным образчиком эпохи Ренессанса. Его многочисленные окна смотрели на городок, который, будто сонный кот, прилег у его подножия. В Мелло было все, что могло порадовать женщину со вкусом, начиная с изящной обстановки и кончая прислугой. Слуг было мало, но они были отлично вышколены. Госпожа могла жить с ними долгие годы, не ожидая досадных сюрпризов. Так и жила с ними их последняя хозяйка, благородная Шарлотта.
Изабель расположилась в Мелло с искренним удовольствием, удивляясь странному ощущению: ей казалось, что она вернулась к себе домой. Первым делом она отправила Бастия в Шатильон, чтобы он привез сюда ее дорогого мальчика с кормилицей и его маленьким «двором». А пока ему готовили комнату рядом с ее собственной.
Начиналась весна, все собиралось цвести, и молодая герцогиня решила, что и ей пришло время начать новую жизнь. Она хотела, чтобы эта жизнь была полна веселья и блеска, но в то же время не отдаляла ее от семьи – замок Мелло стоял одинаково близко и от Шантийи, и от Преси.
Госпожа де Бутвиль особенно радовалась тому, что дочь будет жить неподалеку от нее. Агата тоже была довольна переездом, она собиралась насладиться упорядоченной семейной жизнью. Теперь она могла часто видеть своего мужа, не проходило и дня, чтобы ее молоденький деверь Жак не появлялся с запиской или просто с вопросом о новостях и здоровье.
Чуть ли не каждый день появлялся и другой гонец: президент Виоле посылал многочисленные послания, которые все больше походили на письма влюбленного, и благодаря им молодая герцогиня знала обо всех ветрах, что веяли в Париже, и обо всех придворных новостях.
Париж ликовал, грустили лишь в Пале-Рояль. Дворец остался в стороне от всеобщего ликования, потому что королева не только не разделяла всеобщую радость, но и с трудом понимала, чем она вызвана. А парижане недавних узников превратили в кумиров. Днем и ночью – если в этом есть преувеличение, то небольшое – возле дверей особняка Конде выстраивались в очередь обожатели и поклонники принца. Принц, давая повод для сплетен горожанам, послал в Монтрон за супругой и сыном, которому вот-вот должно было исполниться восемь лет. Супруга его чуть не лопалась от гордости. Сам же принц проводил время в полное свое удовольствие. Денег ему хватало, так как он сумел добиться компенсации за «незаконное тюремное заключение» и выплаты просроченных платежей, что составило ни много ни мало кругленькую сумму в миллион триста тысяч ливров. И теперь он держал постоянно накрытый стол в Париже и устраивал празднества то в Сен-Морэ, то в других замках в обществе де Бофора и де Немура. Самый невероятный праздник он устроил в честь возвращения госпожи де Лонгвиль, своей обожаемой сестры, которая удостоилась чуть ли не ореола святости Жанны д’Арк, но вряд ли за чистоту и невинность.