Пауза.
Сторож внимательно смотрит на мертвую Ленку-Ферт; жандарм — в пол; ты — на господина полуполковника.
Федюньша до сих пор не вернулся.
— Вы ведь прекрасно осведомлены, госпожа Альтшуллер: осуди мы вашу подельщицу, презрев отсутствие доказательств или состава преступления, — вы обе уйдете из камеры в течение ближайшего часа. Если, конечно, не исчезнете прямо из зала суда. Откажись обер-старец от имени епархии или святейшего Синода ставить свою печать на приговор — а он откажется, если усомнится в беспристрастности судебного разбирательства, уж будьте уверены! — результат будет такой же.
Ты слушаешь, не перебивая, и что-то в лице твоем не нравится господину полуполковнику.
Он становится многословен.
Он становится суетлив.
Это так не идет великолепному князю Джандиери, и князь понимает это. Он успокаивается; проводит пальцами по усам. И кажется: искалеченное тело Ленки-Ферт на стылом мраморе тоже внимает пылкой речи облавного офицера.
Не грусти, подруга: я и в две руки сыграю, как в четыре.
Спасибо тебе, и еще раз — не грусти.
Поезд везет в ад; там свидимся.
— Полагаю, милая госпожа Альтшуллер, нам, то бишь стражам общества, приходится лечить последствия — тогда как следовало бы устранить причину. Я имею в виду отнюдь не введение смертной казни за любую попытку «эфирного воздействия», как ратуют сумасброды-фанатики. Это лишь привело бы к анархии и насмешкам над властью. Ведь согласитесь: повешенье циркового фигляра, уличенного в противозаконном методе глотания шпаг… фарс! комедия! Нет, я имею в виду другое…
Господин полуполковник умолкает.
Моргает болотными глазами.
— Я заказал вам нумер в гостинице, госпожа Альтшуллер. Вполне приличный нумер; за казенный счет. С портье оговорено: ваш… э-э-э… ваш чувствительный Санчо Панса переночует в каморке тамошнего слесаря. Надеюсь, он не привык к кроватям под балдахином? нет? ну и славно! Сейчас мы с вами посетим «Картли» — это единственная ресторация в здешней глуши, которая заслуживает внимания! — после чего вы вольны будете располагать собой до вечера. Потом, как я уже имел честь говорить — гостиница.
— А утром? — спрашиваешь ты, проглатывая машинальное «ваша бдительность». — А утром, князь?..
И улыбаешься: ярко, ослепительно… расчетливо.
Улыбка не должна отнять последнее.
Князь Джандиери улыбается в ответ:
— А утром, ссыльная Альтшуллер, вы сядете в вашу телегу и отправитесь к месту поселения. После чего забудете навсегда о моем существовании, равно как и я — о вашем.
Он врет.
Вы оба знаете это.