была самой сильной группировкой в городе и окрестностях, — но открытых вооруженных конфликтов не было, а возникавшие время от времени ситуации, грозившие перерасти во что-то серьезное, удавалось разрядить.
Кроме регулярно повторявшихся опасных моментов — к которым относилась Пасха, когда ксендзы изображали в своих проповедях образ еврея-богоубийцы, или в прошлом, допустим, сеймы, когда множество шляхтичей в сопровождении слуг собирались где-либо, — всегда могло произойти что-то плохое в результате простого стечения обстоятельств. В Едвабне, например, в 1934 году убили еврейку, а несколько дней спустя, во время ярмарки в городке поблизости, был застрелен крестьянин. И вдруг, ни с того ни с сего, начались толки, что едвабненские евреи таким образом отомстили полякам. Надвигавшийся — судя по слухам — погром предупредил только визит раввина Авигдора Бялостоцкого к городскому ксендзу в сопровождении Ионы Ротшильда (он упоминает об этом в памятной книге), который был поставщиком железных деталей, необходимых для восстановления костела.
Этот эпизод прекрасно укладывается в тот факт, что о надвигавшихся погромах те, кому грозила опасность, почти всегда знали заранее (как и о надвигавшихся «акциях» истребления во время оккупации) и принимали как нечто совершенно естественное, что в такой ситуации светским или духовным властям полагается дань за опеку и предотвращение грядущей беды. За этим скрывался, можно сказать, санкционированный обычаем налог, который евреи платили за обеспечение безопасности. В конце концов, государство именно для этой цели облагает налогом граждан, а так как евреям угрожали особые дополнительные опасности — значит, они платили больше. Еврейские общины издавна имели для этой цели специальные фонды, зарегистрированные в бухгалтерских книгах[32].
Едвабне до начала войны был спокойным городком, и евреям жилось там не хуже, чем в любом другом месте в Польше, а может быть, и лучше, чем во многих других местах. Евреев не раздирали давние споры или разделы. Было, правда, в Едвабне небольшое число хасидов, но наибольшим авторитетом для всех членов общины был глубоко религиозный и одухотворенный городской раввин Авигдор Бялостоцкий.
Надо, однако, добавить, что политическая ориентация духовенства в Ломжинском повяте была определенно эндецкой. Как пишет Тадеуш Фрончек в докторской работе «Вооруженные формирования национального лагеря на Белостокщине в 1939–1956 годах», ломжинский епископ Станислав Лукомский в своих пасторских письмах, датированных апрелем 1928 года, запрещал голосовать за «социалистов, освободителей, коммунистов или сторонников так называемых крестьянских партий». А после выборов в приходах, где было отдано много голосов за эти партии, запретил проведение пасхальных процессий