— Ничего хорошего, маркиза, поскольку сказка о любовной истории развеялась. Прошу прощения, что причиняю вам волнения, но не могу скрыть от вас, что мы имеем дело с безусловно преступным деянием.
— Вы думаете?..
— Да, я думаю, что Альдо, то есть я хотел сказать, вашего племянника, похитили.
— Называйте его Альдо, — дрогнувшим голосом произнесла маркиза. — Только его близкие друзья зовут его так. Но я вас прервала. Продолжайте, прошу вас.
— Благодарю. Да, его похитили, и теперь очень важно узнать, случилось ли это до отправления поезда или уже во время поездки.
— Мне кажется, это нетрудно сделать, — заметила План-Крепен. — Альдо не из тех, кто сдался бы без боя, так что, если во время поездки на него напали, проводник и пассажиры непременно узнали бы об этом.
— Ему могли передать телеграмму с требованием выйти в Бриге, угрожая жизни госпожи Белмон, которая тоже сошла именно на этой станции.
— Да, скорее всего, так оно и было. Мне кажется совершенно невозможным, чтобы посреди Парижа исчезло такси вместе с пассажиром!
— О, не говорите! В Париже чего только не бывает!
— Вам, конечно, лучше известно, что случается в Париже, но хочу напомнить, что Альдо сел в поезд, а исчез в Бриге.
— Вы уверены, что в поезд сел именно князь Морозини?
— Вы предполагаете, что в поезде ехал… самозванец? Но, дорогой комиссар, это невозможно! Князь Морозини неподражаем!
— Вы судите пристрастно, маркиза, в вас говорит любовь. Я вынужден вам напомнить, что среди преступников попадаются истинные артисты. Он уехал на такси, не так ли? А не знаете, какой марки был автомобиль?
— Нет, конечно. Но можно спросить Люсьена, он ходил за такси на остановку. Страшно недовольный, нужно сказать. Он никак не может понять, почему член нашей семьи считает нужным обращаться к таксистам, когда в его распоряжении лучший из водителей и лучший в мире автомобиль. Люсьен считает, что его искусство вождения автомобиля уступает только полковнику Карлову, аристократу, разжалованному русской революцией. Позвовите Люсьена, Мари-Анжелин.
Старичок-шофер не замедлил воспользоваться оказией, чтобы высказать все, что он думает на этот счет.
— Это был автомобиль марки «G7», господин главный комиссар. У шофера премерзкая рожа! Вне всякого сомнения, итальянец!
— Люсьен! Думайте, что говорите, — остановила его маркиза. — Напоминаю вам, что князь Морозини…
— Венецианец, госпожа маркиза! А это совсем другое дело! Князь всегда так и говорит. А у этого вдобавок был такой жуткий акцент, что хоть святых выноси!
Люсьен в нескольких словах описал шофера, а потом с самым безразличным видом добавил: