— Возможно. Но я был так зол, что кое о чем позабыл. Ну что, едете? — рявкнул телефон.
— А сейчас вы больше не злитесь?
— Почти, но могу разозлиться всерьез!
Хлоп! Трубка повешена. Знаменательный конец разговора. Адальбер вздохнул, позвонил портье и попросил вызвать такси.
Не в первый раз Адальбер попадал в святая святых «птеродактиля» и всякий раз испытывал гнетущее чувство. Суровая викторианская мебель из темно-коричневого, почти черного дерева, лампы с зелеными стеклянными абажурами, гербы Англии на стенах, безусловно, производили впечатление торжественности и выглядели куда значительнее обстановки кабинета Ланглуа на набережной Орфевр, но где тут было отдохнуть глазу? Где чудесный красный с синим ковер на полу? Где трогательная хрустальная или керамическая — в зависмости от настроения — вазочка, два-три цветочка в которой напоминают о свежем воздухе в саду?
Уоррен сидел в черном кожаном кресле и писал, несомненно, рапорт, когда дежурный ввел Адальбера к нему в кабинет. Не поднимая головы, суперинтендант указал на один из двух стульев, тоже обитых черной кожей, стоявших перед его столом, а сам, сделав росчерк, закрыл колпачком ручку и тогда уже откинулся на спинку, поставил локти и сплел пальцы под подбородком. Судя по всему, реверансы не были предусмотрены, и Адальбер старательно рассматривал лепнину на потолке, пока Уоррен наконец не заговорил:
— Когда вы видели госпожу Торелли в последний раз?
— Вчера вечером.
— А точнее? В котором часу?
— Трудно сказать. В конце второй половины дня. Мы ходили на выставку Гольбейна в Галерею Тейт. Она прекрасно себя чувствовала, но вдруг у нее начались боли, и она попросила отвезти ее домой. Должен вам сказать, что госпожа Торелли подвержена приступам лицевой невралгии, которые проходят очень болезненно и обрекают ее на неподвижное лежание в темноте.
— Тяжелый случай. А на сцене с ней никогда такого не случалось?
— Насколько я знаю, нет. Действительно любопытно, что болезнь проявляется, когда она не играет. Словом, начался приступ, и она вынуждена была улечься в темной комнате с пузырем льда на лице.
— Она в этот день не пела?
— Пела. Утром. Она ежедневно упражняется со своим аккомпаниатором, и вчера утром пела как обычно. А вот когда мы были в галерее…
— Пока вы находились в галерее, она все время была рядом с вами?
— Нет. Она отлучалась в туалетную комнату, чтобы умыться холодной водой, пока я ходил за кебом. Я проводил ее в Челси, и мы расстались. К моему величайшему сожалению. Я заказал столик в «Трокадеро» и мечтал о счастливом вечере с ней наедине. Мне ничего не оставалось, как вернуться к себе в «Савой», я не знал, чем себя занять. В конце концов поужинал и тоже улегся спать.