— Ничему, — ответил он холодно. — В школе вообще нельзя разговаривать.
— Почему?
— Правило такое. Это как нельзя залеплять жвачкой питьевой фонтанчик. Нельзя, и всё.
— В этой комнате нет никаких правил, — сказала Карла. — Тут каждый решает сам за себя. Никто никому не указывает, что ему делать.
— Значит, я могу залепить фонтанчик жвачкой?
— Да, только у меня тут нет фонтанчика.
— А разбить что-нибудь можно? — спросил он.
— Конечно.
Он оглянулся в поисках того, что можно было бы разбить, но вовремя одёрнул себя. Сейчас он опять попадётся! Разобьёт что-нибудь, и ему за это влетит, и никто не поверит, что она сама ему разрешила.
— Что-то нет настроения, — сказал он.
— Ладно. Но смотри, когда настроение появится — у меня полно вещей, которые можно разбить. Тут, кстати, есть мои самые любимые вещи. И вещи, которыми пользуются другие ребята.
— И разобью! — пообещал он. — Я же каратист. — Он взмахнул над столом ребром ладони. — Я могу этот стол разрубить пополам голыми руками. Одной голой рукой!
— Если тебе будет больно, я очень огорчусь.
— Мне не бывает больно, — сообщил он. — Я дома уже все столы переломал. Не верите — спросите мою маму.
— Верю, — сказала Карла. — Почему это я не должна тебе верить?
— Вы должны, — сказал Брэдли.
И она ему верила. До самого конца беседы она верила каждому его слову.
Когда он сказал, что родители кормят его исключительно собачьими консервами, она спросила, какой у них вкус.
— Прекрасный! — сказал он. — Мясной и сладкий!
— Я всегда мечтала их попробовать, — сказала Карла.
Когда он сказал ей, что вчера вечером ему звонил президент Соединённых Штатов, она спросила, о чём они говорили.
— О шляпах, — ответил он не задумываясь.
— О шляпах? И что ты ему сказал о шляпах?
— Я спросил, почему он не носит шляпу, как Авраам Линкольн.
— А он что?
Брэдли немного подумал.
— Я не могу вам сказать. Это государственная тайна.
Ближе к концу встречи Карла дала ему лист цветной бумаги и попросила что-нибудь нарисовать, если, конечно, он не против. Из большой коробки с карандашами он выбрал чёрный и не расставался с ним, пока не исчёркал каракулями весь лист.
Карла перегнулась через стол, чтобы рассмотреть рисунок.
— Как красиво, — сказала она.
— Это я нарисовал ночь, — объяснил Брэдли.
— Ой. А я думала, это пол в мужской парикмахерской, после того как там подстригли кудрявого брюнета.
— Так и есть! — заявил Брэдли. — Это я и хотел нарисовать.
— Очень хороший рисунок, — сказала Карла. — Можно я оставлю его себе?
— Зачем?
— Хочу повесить на стену.
Он посмотрел на неё изумлённо:
— Прямо тут, что ли?