Порывы холодного московского ветра отдавались на щеках, как оплеухи равнодушной ледяной руки. «Мне-то по морде за что получать?!» — пыталась защититься высоким воротником от нападок ветра Нина, торопливо шагая в горку от автобусной остановки к Таниному дому.
«Сегодня Рождество, а праздника не видно нигде. Советская власть радость Пасхи не смогла истребить, а с рождественскими традициями расправилась основательно!» — думала Нина, закрываясь от ветра бумажным пакетом с блестящими сверточками новогодних, но долежавшихся до Рождества подарков. — Танина мама сказала, что Даша завтра приезжает и подругу надо к этому времени в чувства привести. Для этого следует разобраться, что у них произошло. Жалко Таньку, она была такая счастливая перед Новым годом». Нина добежала до подъезда, но ветер успел еще разок ткнуться ей в лицо холодной ладонью.
Дверной звонок безжизненно дребезжал в безмолвии квартиры. У Нины тревожно екнуло сердце, и, схватив мобильник, она набрала Татьянин номер. Тихое, но внятное «Алле» прозвучало в трубке на втором гудке.
— Танюшка, открывай дверь быстро, я замерзла совсем! — закричала Нина в трубку и опять нажала на дверной звонок. Дверь приоткрылась, Нина с облегченным вздохом проникла в полумрак квартиры и услышала приветственное мяуканье кота. Василий терся об ее ноги, пока она раздевалась, а потом, призывно задрав хвост, проследовал в комнату, где в разобранной постели, отвернувшись к стене, страдала ее лучшая школьная подруга — Таня Луговская. Нина посидела рядом с ней, а потом, тяжело вздохнув, отправилась на кухню.
— Пойдем, Вася, я тебя накормлю, пусть хоть кто-то будет в этом доме счастлив, — позвала она с собой толстого важного кота.
Через час тишина в квартире сменилась криками и рыданиями.
— За что он со мной так, объясни! — требовала от подруги растрепанная, заплаканная Татьяна, тряся одноклассницу за плечи. — Главное, второй раз в жизни! Я ему нужна была, чтобы опять меня бросить? Это развлечение у него такое? Или он ненормальный?
— Ненормальной скоро я с вами стану, — тоже повысила голос Нина, отрывая от себя Танины руки. — У Зеленцовой — депрессия, у Юльки — психоз, ты истерики устраиваешь. Перестань! Хочешь разобраться, давай поговорим, а орать на меня не надо!
Таня замолчала, села в кресло, и из-под прикрытых век заструились горячие слезы обиды.
— Я ничего не понимаю, и разобраться не могу, — жалобно и тихо пролепетала она, вызывая своей покорностью еще большую жалость.
— Что он тебе такого сказал? Почему такая трагедия? — решила использовать момент просветления Нина.