Стоящий на полуденном берегу Моря Джурджан[5], Баболь всегда мог отправить путников через море, предоставив парусник или гребную лодку, баржу или легкий челнок. Все зависело лишь от толщины кошелька путешественника.
Царевич Мансур и его сводные братья отнюдь не бедствовали. И потому к берегам страны Аштарат их должен был доставить уютный корабль из тех, что предпочитают правители, желающие путешествовать тайком.
Пришла пора расставаться и с мудрым караван-баши, и с его неутомимыми людьми, и такими же неутомимыми, но порядком запыленными верблюдами.
И тут настал миг, о котором потом долго вспоминал Валид. Царевич Мансур решил, что пришла пора повиниться перед караван-баши.
– Я решил, – начал он надменно, – что ты был прав. И потому прошу не держать на меня зла. Ведь я царевич, и многое из того, о чем знают простые недалекие люди, меня не интересует. Зачем мне знать законы каравана, если я намерен править страной?
«О Аллах милосердный, да он вместо извинения оскорбил почтенного баши!» – подумал Саид.
Но, к счастью, караван-баши был куда умнее неумного и неблагодарного Мансура. Он в голос расхохотался, похлопал царевича по плечу и проговорил:
– В первый раз мне принесли извинение более оскорбительное, чем сам проступок. И потому я не сержусь на тебя. Аллах, быть может, еще очистит твой разум от глупости и надменности. Но, к счастью, я этого не увижу. Прощай, недалекий и неблагородный царевич. Да пребудет с тобой милость Аллаха!
Путешественники поднялись на корабль. Они решили, что не будут ждать отплытия в порту, а проведут эти несколько часов на судне, пока команда будет готовиться выйти в море. Плата, которую получил капитан, оказалась более чем достаточной, и матросы все затаскивали и заносили припасы, необходимые для трехдневного странствия вдоль берегов Моря Джурджан самого сына царя Омара.
Саид пытался просветить Мансура, назвать ему хоть половину его ошибок, но чем дальше царевич был от родного дворца, тем более надменным и неумным становился.
– Аллах милосердный, Мансур, так ты рискуешь потерять и уважение и доверие тех, кто еще в тебя верит.
– Мне не нужны ни уважение, ни доверие. Лишь покорность и повиновение! И ты, мой телохранитель, должен стать первым из тех, кто повинуется мне беспрекословно.
О как блеснули глаза замолчавшего Саида! Он мгновенно ощутил, как перестал быть братом царского сына. А поняв это, совсем иначе стал к нему относиться. Ибо братская любовь, которую так терпеливо лелеяла царица Амани, навсегда покинула его. Осталось лишь молчаливое недоумение из-за собственной глупости, которое грозило вот-вот перейти в открытую ненависть к царевичу.