«Дух семьи». Он еще раза два покачал головой и смотрел на меня, чтобы убедиться, продолжают ли его слова в моей голове ту работу, которую начали в его голове. И, казалось, он приглашал меня в свидетели всех этих странностей, не признать которых честный человек рано или поздно не может. Несмотря на все, он был ими отчасти горд. О своей жене, о своей старшей дочери он не мог думать иначе, как с оттенком восхищения; и хоть он готов был признаться, что сам ощущает «дух семьи» не более, чем первый встречный, он не был недоволен, что в его доме «дух семьи» дает такой сильный расцвет. Ему не было необходимости быть самому истинным поклонником этой религии, чтобы ощущать, что ее влияние и заслуги распространяются и на него.
За несколько мгновений перед тем, пока он говорил, я почувствовала в сердце мощный прилив симпатии, один из тех порывов, которые заставляют нас думать, что мы найдем в себе силу сразу сломить условные препятствия, разделяющие людей, силу все снова пересмотреть и заставить ближнего, как и самого себя, заново перестроить всю жизнь на основах правды. Я чуть не сказала ему: «Мой добрый папаша Барбленэ, я вас очень люблю и также очень люблю эту бедную девочку Март. Вы имели несчастье жениться на ужасной матроне, которой ее нелепости кажутся величием. — «Пожайлуста, садитесь»! — которая в сущности никого не любит; которая лишена самой простой проницательности, которая свысока царит над домом, чтобы избавить себя от неприятной обязанности управлять им в действительности, и которая, в довершение всего, разыгрывает неизлечимо больную, чтоб окружить себя кольцом предупредительности, толщу которого она изменяет по желанию. Что касается Март, она имеет несчастье обладать сестрой-ворчуньей, у которой материнский эгоизм усложняется завистью, усиливается горечью. Имейте хоть раз мужество дать себе в этом отчет, признаться в этом! Это будет полезно всем нам». Еще немного, и я добавила бы: «Сходите за вашей маленькой Март. Мы объяснимся все втроем, Погодите, я вам импровизирую угощение на два су, маленький обед, и мы посидим втроем в моей комнате со свежим солнцем на моих трех разнокалиберных тарелках».
В этом не было ничего нелепого или действительно неисполнимого. Всему этому, может быть, очень хотелось свершиться; папаша Барбленэ, может быть, почувствовал этот внутренний толчок одновременно со мной, слабее, чем я, потому что он не так молод и обладает более закоренелым почтением к суровым условиям жизни. Может быть, и Март, там, у себя, одновременно с нами почувствовала потребность присоединиться к нам, и ее душа отдохнула на этой мысли и наполовину утешилась.