— Конечно, я был бы рад вернуться домой со способом все устроить, если бы он был у вас в кармане.
— Вам кажется… что он у меня есть?
— Это было бы слишком хорошо.
— Вы, может быть, думаете, что я была причиной волнений в вашем доме, раз еще сегодня ночью ваши дочери поссорились из-за меня?
— Нет, нисколько. Откуда вы это взяли?
— Если бы я перестала ходить к вам, Сесиль не могла бы больше рассказывать Март… так как я надеюсь, что они делают мне честь верить, что я никогда не встречаюсь с г-ном Пьером Февром, как только у вас…
— Мадмуазель, об этом нет и речи.
— Я отлично знаю, что Сесиль и Март останутся соперницами… Но ведь можно же заставить вашего кузена определенно объясниться?
— Вот, мадмуазель, где вы могли бы, — почем знать? — помочь нам. Я не прошу вас исповедать наших дочерей… Теперь это мало чему помогло бы, а вам было бы труднее, чем раньше. Но вы бы могли узнать, что в действительности думает Пьер Февр.
— О чем вы меня просите?
— Это, может быть, совершенно неприлично… Только не сердитесь на меня за это. Если я обращаюсь к вам, так это потому, что мне кажется, что я имею дело с таким серьезным человеком или, вернее, с человеком, так мало похожим на других. Я не забываю, что вы девушка; и что у вас вид более веселый, более молодой по характеру и по всему другому, чем у многих, у Сесиль, например. Но наряду с этим чувствуешь, что вам можно сказать многое, как человеку опытному.
— Но я не понимаю, г-н Барбленэ, что мешает вам самому задать этот вопрос г-ну Пьеру Февру? Вам или г-же Барбленэ. Это ваш родственник. Это мужчина, честный человек, не так ли? Он не должен бояться отвечать, когда его спрашивают.
— Я попробую поговорить с моей женой. Я заранее знаю, что она мне скажет. Вы ее не знаете.
— Но вы, г-н Барбленэ, что мешает вам отправиться к г-ну Пьеру Февру, как вы пришли ко мне?
— Конечно, конечно… Ну, так вот, говоря между нами, мне совсем не улыбается такой шаг. Выходило бы так, будто я умоляю его решиться стать моим зятем. Или же выходило бы, будто я пришел сказать ему, что он зашел слишком далеко, скомпрометировал наших дочерей и обязан это сделать как бы в виде удовлетворения. Откровенно говоря, я тоже не могу. Я не всегда присутствовал: я не все видел и не все слышал, но я не думаю, чтобы могло произойти что-нибудь ужасное. Если бы Пьер Февр мне ответил: «Но, кузен, вы все сумасшедшие в вашем доме. Это, должно быть, дым паровозов попадает вам в мозги. Мне не нужно ни Сесиль, ни Март. Не должен же я жениться потому, что вы меня мило приняли. Или тогда надо было повесить надпись на дверях. И потом, перед кем скомпрометировал я ваших дочерей? Перед стрелочником, который видел, как я иногда перебираюсь через рельсы, или перед фонарщиком?» Если б он ответил мне так, я бы остался в дураках.