После этого он обнял меня, как обнимал и других, и я не мог сдержать слез при расставании с этими добрыми людьми, которые выходили меня, утешили в гое и вывели из долины смерти. Может быть божественный судья, чьего Страшного суда они ждут, вспомнит милосердие, которым они одарили меня, и включит их в число избранных.
И вот однажды утром я вновь отправился в путь среди гор Иудеи с единственной сумой, где находилось несколько кусков хлеба, данных мне братьями. Чтобы не привлекать внимания грабителей, я облачился в лохмотья нищего и тащился со своими вещами, имея такой жалкий вид, что даже сикарии не стали бы убивать меня. И правда, когда их шайка спустилась ко мне с гор, я разразился такими жалобными стонами, что эти негодяи были тронуты моим видом и дали мне немного мелких денег. Я не вернулся в Кесарию, не желая вторично подвергаться злому преследованию Гессия Флора. Вместо этого я направился в Сирию и пришел в Антиохию, после Рима и Александрии самый богатый и один из красивейших городов империи.
Вокруг большой площади в том городе размещалось много великолепных зданий, главное из которых было дворцом правителя Сирии, который был главным среди римских чиновников в этой части империи, и чья юрисдикция простиралась на тетрархии Иудею, Галилею, Идумею и Самарию. В те времена правителем Сирии был толстый и некомпетентный Цестий Галл, который так ж соответствовал своему важному положению, как курица темному пруду. Он не был негодяем как Гессий Флор и даже кое-как пытался осуществлять правосудие. Когда Агриппа пожаловался на то, как обращаются с евреями в Иерусалиме, он отправил туда одного из своих трибунов, Неаполитина, чтобы он изучил дело. Этот Неополитан рассказал о погроме на Верхнем рынке и заверил его, что если немедленно не предпринять мер по смещению Флора, последует всеобщее восстание евреев. Но Цестий Галл из страха и лени перед Гессием Флором не сделал ничего, чтобы сместить этого мерзавца, а попросту повернулся спиной к Иудее и сделал вид, будто ничего не знает.
И вот, пока я шел через город в наряде нищего, я решил рассказать все Цестию Галлу и дать ему отчет о истреблении римского гарнизона в надежде, что эта новость побудит его действовать. Хотя во многом я сочувствовал борьбе евреев за свободу, я все же сам видел, что они не способны сами править: приказы Синедриона игнорировались Элеазаром, священные клятвы нарушались, был убит первосвященник, а вся страна находилась на грани анархии. И потому мне, казалось, что ради самих же евреев было бы лучше, если бы вернулись римляне и восстановили порядок, иначе страна была бы разодрана на части силами зелотов, сикариев и Элеазаром. Решившись на это, я пошел ко дворцу Цестия Галла и потребовал ауденции у наместника, на что привратник дико расхохотался, считая меня нищим. Он сбросил меня со ступеней и избил бы, если бы по случайности мимо не проходил сирийский торговец, которого я несколько раз встречал в Иерусалиме у Мариамны. В своем несчастье я обратился к нему, и его влияние дало мне возможность увидеть губернатора, который, услышав мое имя, немедленно послал за едой, вином и чистой одеждой, так как знал в Риме моего отца и огорчился, увидев сына сенатора в одежде нищего.