Но хотя распинать теперь не разрешалось, мужчины и женщины, пытающиеся бежать из города, по прежнему сталкивались с опасностью, как только выходили из городских стен. Сирийские и аравийские воины как-то заметили несколько пленников, выбирающих после облегчения желудка золотые монеты из своих испражнений, поскольку перед тем, как покинуть город, они проглотили это золото. Вот эти варвары решили, что все евреи, бегущие из города, являются золотоносной жилой. Тогда они стали хватать несчастных и вспарывать им животы, точно так же, как ныряльщики за жемчугом открывают раковины, и пропускали вонючие кишки между пальцами ища золотые монеты. И таким образом за одну ночь было погублено две тысячи человек. Каждое утро мы находили распоротые тела с вытащенными из живота и разбросанными по земле внутренностями. Когда сообщение о подобной деятельности дошло до ушей Тита, он сильно разгневался, так как даже римские легионеры переняли отвратительные привычки арабов, так что вряд ли хоть один еврей мог покинуть город, не будучи убит. Он приказал, чтобы любой солдат, пойманный при распарывании пленнику желудка, должен быть немедленно предан смерти, и организовал патрули вокруг города для прекращения подобной деятельности. Так как я очень беспокоился о Ревекке, то часто сопровождал эти патрули, надеясь найти ее среди беглецов. Этого мне не удалось, хотя я смог спасти немало несчастных, которые иначе погибли бы от кинжалов арабов. И все же, несмотря на нашу бдительность многие по прежнему погибали, потому что и бегство из города и убийства происходили в ночное время, и темнота сильно мешала нашим усилиям.
Как я позднее узнал от самой Ревекки, в то время она с беспокойством ждала возвращения мужа. Когда пришел день, она поднялась на крышу и посмотрела через город на кресты, высившиеся на Масличной горе. Расстояние не позволяло ей увидеть, висит ли тело ее мужа среди других, но время шло, а он все не возвращался, и она поняла, что по видимому никогда больше не увидит его. Она спустилась с крыши в дом и посмотрела на голые стены, оставшиеся без драпировок, унесенных сикариями. От прекрасной обстановки, которыми она когда то гордилась, не осталось ничего. На полу не было ни одного коврика, на стенах — занавесей, не было кресел, стола, кувшинов или хотя бы миски. Сикарии забрали все ее драгоценности, наряды, кухонные горшки — все. Она стояла в пустом доме и ей грозила голодная смерть.
Словно звериные когти ее терзали муки голода, потому что она еще не достигла той стадии голода, когда желание поесть переходит в апатию. В углу комнаты на голом полу лежал ее ребенок, которого она больше не могла кормить, и жалобно поскуливал. Потом она рассказывала мне, что в тот момент ей в голову пришла ужасная мысль. Тогда по Иерусалиму ходили слухи, что Мария из Бет-Эзова