Дом Мариамны в Верхнем Рынке обеспечивал место для этих испорченных баловней, здесь они могли тешить свои страсти при определенном благоразумии. Для нее это было и приятно, и доходно, ведь она получала подарки, во много раз превосходящие суммы, что тратила на пиры. Кроме того ей очень нравилась молодежь и она наслаждалась, наблюдая ее жизнерадостность, когда вино и танцы девушек-рабынь освобождали их от ограничений жестких традиций и они все меньше и меньше оставались иудеями, а все больше и больше становились язычниками. Тем не менее пиры у Мариамны никогда не бывали грубыми, как это происходило в таких ситуациях в Нероновском Риме. В доме Мариамны не было «изрыгалищ», потому что она следила, чтобы неподобающем образом не напивались до тошноты. Даже любовные наслаждения были ограничены. Девушки не танцевали нагими, как это делалось в Риме, но надевали на свои юные тела газовые туники, которые частично скрывали, частично открывали, возбуждали чувства более тонкие, чем нагота сама по себе. Не терпела Мариамна и тех противных природе обычаев, что были так распространены в Риме. Она была недовольна, когда пользовались девушками, еще не вышедшими из детского возраста и не созревшими для любви, хотя использовать таких детей стало очень модно в Риме со времен Тиберия, который был большим любителем такой любви. Не предлагала она своим гостям и мальчиков, не смотря на тот факт, что греки были очень привержены к таким забавам и считали любовь мальчика более желанной чем любовь девушки. Но у евреев подобно считалось запретным, потому что их закон запрещал им мужеложество и утверждал, что город Содом был уничтожен огнем и расплавленной серой из-за приверженности содомских жителей этой любви.
В тот вечер пир проходил во внутренним дворике под звездами, так как погода была очень теплая, а воздух столь спокоен, что пламя от масленных светильников еле-еле колебалось. С трех сторон от фонтана были установлены столы, а кушетки для гостей были поставлены с внешней стороны стола, оставляя в центе пространство для рабов, приносящих еду. Фактически, это был типичный римский триклиниум, потому что в принятии пищи евреи заимствовали обычаи у римлян, точно так же как в делах субботы римляне заимствовали обычай евреев. Что касается гостей, то их было немного, так как Мариамна терпеть не могла большие сборища. Здесь были два молодых аристократа Горион бен Никодим и Симон бен Киафа, две молодые женщины, говорящие по гречески с ионийским акцентом, чьих имен я не помню, центурион Септимий и Метилий, блистательный в своем фигурном нагруднике военного трибунала, а так же Ревекка, Мариамна и я сам. Метелий занял почетное место, что было неизменной политикой Мариамны, когда бы римляне не приходили к ней в дом, прилагать все усилия, чтобы польстить им, надеясь таким образом усилить их добрую волю. В этом она добилась некоторого успеха, и в крепости было немало тех, кто испытывал симпатию к евреям и желал им добра, особенно Метилий, командующий гарнизоном. Фактически этот Метилий находился под большим влиянием веры евреев и был почитателем рабби Малкиеля, о котором я уже рассказывал. Особенно он любил слушать, как рабби читает свои переводы иудейских текстов, и хотя эти тексты уже давно были переведены семьюдесятью учеными при Птолемее Филадельфе, рабби Малкиель вновь переводил их на греческий, так как был большим ученым и считал старый перевод неточным.