— Еще не хватало нам войны с мафией… Ну да ладно, игра стоит свеч. Ищи Берта, — сказал босс.
Я не стал спорить. Немедленно отправился домой переодеваться, принимать душ и обедать. В конце концов, я начальник полиции города или нет! Черного притащат в комендатуру мои парни. Приказ уже отдан.
Берт:
— Тебя били в комендатуре? — услышал я хрип Трехпалого Сэма, только–только открыв глаза.
Ответить оказалось труднее, чем сначала показалось. Запекшаяся на разбитых губах кровь не давала открыть рта, и все попытки это сделать отдавались болью в глубине черепа.
— Промойте ему губы, — приказал горк, а его приказы обычно исполняются.
— Тебя били? — повторил вопрос Сэм, через минуту.
— Нет, поили водкой, — крикнул я.
— Что он шепчет? — спросил гангстер кого–то.
— Он сказал, что его поили водкой и не били, — ответил этот кто–то.
— Все шутишь, Берт. Дошутишься… Ты сказал им все, что они хотели?
— Да, черт возьми! Попробовал бы я промолчать, если меня допрашивали в конторе Кэна!
Сэм нетерпеливо повернулся к переводчику.
— Его допрашивали у Кэна, он все им сказал.
— Где Реутов? Скажи теперь мне…
Силы быстро оставляли меня. В глазах поплыли разноцветные пятна, но от Сэма не так–то уж легко отделаться. Переводчик совсем низко склонился ко мне и переводил мой крик–шепот:
— Реутов шел по старой дороге к Ла Леграну. Он хочет дойти до Хоккай–до.
Сэм удовлетворенно хрюкнул. Мерзкая тварь!
— Я заплачу за твое лечение, Берт! — этот слизняк ждал благодарности. Что ж, я моргнул ему. Он еще раз хрюкнул и продолжил:
— А когда ты выздоровеешь, я дам тебе пистолет. Ты убьешь Ранги и найдешь Реутова. Живой или мертвый, он должен оказаться у меня… Ты плачешь, Берт?! Плачь, плачь, парень. Я знал, что мы поймем друг друга!
— Эх, Сэм, Сэм. Как ты можешь понять меня. Ты выродок, вечно мстящий людям за то, что ты горк. Я плачу потому, что мне до смерти надоели твои ящерьи глаза и мерзкие лапы. И я так хочу, чтоб меня оставили в покое, что готов был бы разрядить в тебя твой поганый пистолет, если бы был уверен, что на этом все кончиться… — вот, что я мог бы ответить Сэму, но не стал этого делать.
Он меня все равно не услышит, да и зачем? Жизнь дороже.
Все люди в чем–то похожи друг на друга. Во всех человеческих поселениях есть улицы и площади. На этом сходство Хоккай—До с другими селениями заканчивалось.
Причудливые дома вдоль извилистых узеньких улочек. Маленькие, тесно заставленные лавками с продающейся пищей, площади. Толпы не обращающих на жару никакого внимания людей.
У хоккайдцев был хороший повод не обращать внимания на жару — они могли посмотреть на нас. Представляю себе такую живописную троицу. Гигант Реутов, с высоты своего двухметрового роста гордо оглядывающий копошащуюся у его ног толпу монголоидных горожан. Мичи, в рваной городской одежде семенящая за Реутовым. Я, в не менее рваной одежде…