Пока все шло гладко, и эти показания, как и в случаях с Ксенией и Данилой, представляли собой приукрашенную и доработанную версию, которой Сергей придерживался раньше. Но затем Сергей неожиданно изменил свою позицию. В протоколе не зафиксированы его точные слова, но записано: «От показаний Морозов отказывается. На вопрос Прокурора “хочет ли говорить верно?” подсудимый Морозов ответил: “Нужно держать язык короче”» [223об.]. Главный подозреваемый неожиданно отказался признать свою вину.
Впрочем, на решение суда эта заминка никак не повлияла. Сергей, Данила, Ксения Морозовы, а также Арсений Кулуканов были признаны виновными в преступлении, которое им вменялось. Зачитывая их смертный приговор (расстрел), трибунал повторил версию убийства, уже рассказанную Данилой и Сергеем: оба они непосредственно участвовали в убийстве мальчиков, организованном при подстрекательстве Кулуканова. Ксения обвинялась также в попытке ввести следствие в заблуждение. Свидетельств об участии в преступлении Силина не обнаружилось [235— 239]. Это стало единственной неожиданностью во всем судебном процессе в глазах аудитории, хотя и его можно было предсказать, исходя из того, как небрежно, бегло и вяло допрашивался Силин. Похоже, следователи и не рассчитывали, что его обвинят. В то же время рассказанная Силиным история о проданной Даниле мануфактуре послужила важным свидетельством против последнего. Силин мог, конечно, повторить эти показания и в качестве свидетеля, но это выглядело бы не столь драматично. То обстоятельство, что Данила осуществлял коммерческие сделки с другим подозреваемым в совершении этого жуткого преступления, придавало покупке сукна особо скверный оттенок. Можно подумать, Силина привлекли к суду, чтобы он выступил в качестве катализатора драматического эффекта.
На каждой стадии расследования сотрудники ОГПУ и их коллеги в органах милиции и прокуратуре создавали стройную и захватывающую историю о «настоящем преступлении»>{123}. На более поздних этапах следствия они были озадачены созданием нарратива, который бы оправдал вынесенный приговор в глазах конкретной аудитории в зале суда и более широкой — во внешнем мире. Власти следовали правилам политической целесообразности (по выражению П. Соломона, «кампанейского правосудия»), согласно которым законность обусловлена необходимостью разоблачить врагов государства и привлечь их к ответственности за совершенные преступления>{124}.
Но, рассуждая об идеологической подоплеке и художественной, вымышленной природе следственных и судебных записей, нельзя забывать, что речь идет о живых людях, подвергавшихся физическому и психическому давлению. Почти все без исключения протоколы представляют собой вполне складные повествования, подписанные свидетелем или подозреваемым. Способы получения информации во время допросов нигде не описаны, но из некоторых материалов Федченко видно, что он широко использовал наводящие вопросы