Первые зрители встретили Легион сразу за белыми воротами усадьбы. Дети, размахивая бумажными флажками Конфедерации, бежали рядом с колонной по дубовой аллее. На полпути к дому легионеры свернули на боковую дорожку и направились к южной лужайке, приветствуемые криками и аплодисментами толпящихся по обочинам земляков. С небольшой трибуны бравым воинам махал их командир Вашингтон Фальконер в компании преподобного Мосса, бывшего конгрессмена, мирового судьи Балстреда и девяностосемилетнего полковника Роланда Пеникрейка, служившего лейтенантом ещё у Джорджа Вашингтона под Йорктауном.
— Старик себя не помнит, не то, что Йорктаун, — доверительно говорил Фальконер Итену Ридли, которого взял с собой в качестве адъютанта, — Тем не менее, это не значит, что память у нас должна тоже быть коротка.
Адам в парадном мундире вёл конный авангард. Майор Пилхэм верхом на смирной кобылке ехал впереди десяти пеших рот, в то время как майор Птичка-Дятел, чья расшитая золотом новая форма, на днях присланная Шефферами, заставила ахнуть Легион и позеленеть от досады его командира, шагал между последней ротой и оркестром. Второму лейтенанту Старбаку возглавлять было некого, и он сопровождал на верной Покахонтас Бёрда. Майор шёл ни в ногу ни с кем, игнорируя барабанный ритм, привольно, будто на одной из своих прогулок.
Достигнув лужайки, кавалерия сделала по ней круг почёта и исчезла с импровизированного плац-парада. Пушки отсоединили от передков и поставили по бокам от трибуны, перед которой, на глазах у трёх тысяч зрителей, Легион развернулся для маневрирования.
Двигались роты глубиной строя четыре ряда каждая. Выйдя на плац-парад, Легион растянулся в двухрядную цепь, как в боевых условиях, однако из-за недостатка места сержанту Труслоу пришлось отозвать своих застрельщиков назад, чтобы не смазать чёткость перестраивания Легиона в каре, гордость майора Пилхэма. Задняя сторона квадрата, правда, всё же скособочилась, и майор кривился, но среди зрителей знатоков военного дела не было, и каре они удостоили одобрительного рёва. Офицеры, конные, исключая упрямца Бёрда, собрались в пустом центре каре. Оркестр там же играл «Масса-хозяин в холодной, холодной земле». Мрачная мелодия сменилась торжественными звуками «Процветай, Колумбия!» Каре разбилось на две колонны, публика в восторге свистела, полковник кланялся, а подчинённые капитана Мерфи, вызвавшегося руководить артиллерией Легиона, выкатили вперёд обе пушки.
Зарядили орудия лишь мерами пороха, без ядер и картечи. Новомодных фрикционных запалов в Легионе не было, поэтому в затравочные отверстия вставили соломинки, наполненные первосортным ружейным порохом. На последних нотах марша полковник кивнул Мерфи, пушкари подожгли запалы.