— Должен?
— Конечно.
По пути Адам поздоровался со старшей сестрой майора Пилхэма, почтенной старой девой в чистеньком штопанном-перештопанном старомодном платье; приподнял кепи, приветствуя жену бывшего конгрессмена, громко жалующуюся на скуку в Ричмонде, не идущей ни в какое сравнение с бурной жизнью в Вашингтоне. Мириам Фальконер восседала на принесённом из дома кресле. Сидящая рядом Анна робко обмахивала её веером.
— Мама, мой друг Нат Старбак. — гордо объявил Адам.
Огромные глазищи сверкнули на Старбака из-под вуали. Матери Адама было под сорок или за сорок, но, не зная об этом, никто не дал бы ей и тридцати. Кожа гладкая, белая и чистая, как у девочки, губы полные и пухлые, а рука, поданная для поцелуя, ничего не весила, будто птичья косточка.
— Мистер Старбак, — мягко, с придыханием, сказала она, — Добро пожаловать.
— Спасибо, мэм. Честь для меня.
— Встреча со мной? Пустое. Я не столь уж значительная персона. Это так, Анна?
— Не так, мама. Здесь ты самая значительная персона.
— Не слышу тебя, Анна. Ты можешь говорить громче?
— Ты — значительная, мама!
— Не кричи. — Мириам Фальконер поморщилась и приложила пальцы к вискам, пояснив Старбаку, — Я, мистер Старбак, нездорова.
— Жаль слышать, мэм.
— Не так близко, Анна. — миссис Фальконер отвела от щеки веер и откинула вуаль.
Выглядела она, с некоторой долей вины подумалось Старбаку, чрезвычайно хрупкой и чрезвычайно привлекательной. Понятно было, почему юный Вашингтон Фальконер влюбился без памяти в дочь почтмейстера из Роскилла и женился на ней вопреки воле родителей. И её краса казалась ещё удивительнее, стоило лишь вспомнить, что Мириам Бёрд — сестра нескладного Таддеуса Бёрда, которого красавцем можно было назвать лишь в издёвку.
— Как вам в Виргинии, мистер Старбак?
— Нравится, мэм. Ваш муж очень любезен.
— Я давно позабыла, что Вашингтон может быть любезен.
Чтобы разобрать её слова, Старбаку пришлось наклониться. В палатке пахло свежескошенной травой, духами и камфарой. Последний запах, как предположил Старбак, исходил от платья миссис Фальконер. Камфара, очевидно, использовалась в качестве средства против моли. Близость к матери друга заставляла Старбака нервничать. Как у трупа, внезапно сообразил он. Кожа у неё была белой и гладкой не как у девочки, — розовощёкой, кровь с молоком, а как у трупа.
— Адам признался, что вы с ним — лучшие друзья. — произнёс труп.
— Горжусь этой дружбой, мэм.
— Разве дружба выше сыновнего долга? — подпустила она, как кошка, коготки.
— Мне трудно судить. — ушёл от ответа Старбак.
— Ближе, Анна. Ближе. Ты хочешь, чтобы я здесь умерла от жары? — Мириам Фальконер поджала бледные губы, — Никогда не задумывались, мистер Старбак, сколько горя вы принесли вашей матери?