— Двух дней, согласитесь, вполне достаточно, чтобы выскользнуть из окружения и поездом добраться до Манассаса. — стоял на своём Лассан, — Разве нашему императору, вспомните, не принесла победу над Францем-Иосифом под Сольферино скорость, с которой войска были переброшены по железной дороге?
Джеймс, который в первый раз слышал о том, что в Европе, вообще, есть железные дороги, не то, что о каком-то Сольферино, на всякий случай кивнул, но возразил, что жалкую кучку презренных бунтовщиков нельзя ровнять с прославленной французской армией.
— Дай-то вам Бог. — мрачно заметил Лассан.
Француз достал подзорную трубу и навёл на дальний холм, где виднелась вышка. На её площадке сигнальщик флажками передавал какое-то сообщение.
— А вы уверены, капитан, что ваши части, совершающие обходной манёвр, не опоздают? — поинтересовался француз.
— Будут на месте с минуты на минуту, сэр. — заверил его Джеймс.
Ничего, свидетельствующего о начале боя в тылу вражеской армии, ни видно, ни слышно не было. Расстояние, наверное, не позволяет, утешил себя Джеймс. Вот побегут конфедераты, отсиживающиеся за мостом, это и будет самым лучшим свидетельством того, что у них в тылу неладно.
— С минуты на минуту, сэр. — повторил он и добавил для пущей важности, — Как и планировалось.
— Как планировалось? Ну да, ну да. — Лассан пожевал губами, — Мой отец, старый рубака, с присущей старым рубакам грубоватостью любил повторять: война, как потаскуха; никогда не знаешь, каким триппером она тебя одарит.
— Отлично сказано! — захохотал журналист из Чикаго, внося понравившуюся фразу в блокнот.
Джеймса покоробила скабрёзность, и он отвернулся. Француз принялся насвистывать незнакомую капитану мелодию, а журналисты записывали первые впечатления от войны. Впечатлений, надо признать, было немного. С площадки, где стояли газетчики, война выглядела скучно: немного дыма, немного грохота. У самого Булл-Рана скукой не пахло. Пахло порохом, свежей кровью и смертью. Засевшие на деревьях по обе стороны ручья застрельщики федералов и конфедератов обменивались выстрелами. Над водой рваными грязно-серыми тряпками плыл дым. За спинами стрелков-южан рвалась картечь, превращая лес в один из кругов ада. Срубленная снарядом верхушка дерева с треском рухнула вниз, сломав спину лошади. Жалобное ржание животного заглушило плач мальчонки-барабанщика, впихивающего осклизлые кишки обратно в разорванный живот. Что-то обожгло пах офицеру, он потрогал неровную дыру в мундире ниже пояса, с удивлением наблюдая, как напитываются кровью брюки. Бородатый сержант неловко затягивал повязку на обрубке левой руки, сквозь зубы чертыхаясь и непонятно у кого интересуясь, как теперь ему держать плуг? Капралу пробило череп, и бедолага камнем пал наземь. Канонада гремела, как жуткий барабан, отстукивая ритм войны для игравших ещё где-то сзади полковых оркестров.