Труслоу цвиркнул сквозь зубы табачную жвачку и покачал головой:
— Мы — скромные грабители поездов. Дуйте-ка вы, ребятки, обратно к тем солдатикам.
— Дуть? — с дрожь в голосе переспросил толстяк.
— Дуть. — подтвердил сержант, — Ножками по шпалам. И не оглядываться, чтобы пулю не схватить. Приятной прогулки. Вперёд!
Парочка смиренно зашагала по рельсам. Когда они оказались вне пределов слышимости, Труслоу хмуро сказал:
— Похоже, что кто-то нас сдал северянам.
— Я никому не говорил о нашей вылазке.
— Не о тебе речь, парень. Дьявол, тот же полковник трепал о набеге на всех углах! Странно, что нас не ждала тут половина войска северян!
Труслоу взобрался на площадку и скрылся в теплушке. Оттуда донёсся его голос:
— Что касаемо тебя, парень, болтают, что ты шпик. Ты же янки.
— Кто болтает?
— Народишко. Да ты не дёргайся, пустые пересуды. Народу непонятно, что янки делает в виргинском полку? Тут кофе на печке, кстати. Будешь? Тёпленький. Не горячий, тёпленький.
— Не буду. — узнать о перешёптываниях за спиной было обидно.
Труслоу вышел на площадку с револьвером охранника в одной руке и кружкой в другой. Допив кофе, он соскочил к Старбаку:
— Пойдём. Пощиплем пассажирские вагоны.
— Разве нам не нужно вернуться к полковнику?
— Вернуться? За каким чёртом нам возвращаться? За каким чёртом мы тогда с поездом возились?
— Полковник ждёт. Мост подготовлен к подрыву.
— Полковник подождёт. Начнём с последнего вагона. Если кто-то решит поиграть в героя — стреляй. Бабам или детве верещать не давай, пресекай сразу. Пассажиры — как куры. Одну пнёшь — все заткнутся. Всё подряд не греби, нам надо будет делать ноги налегке. Деньги, побрякушки, часы и ничего больше.
Старбак окаменел.
— Вы… вы не можете грабить пассажиров!
Одно дело — красоваться перед напуганными людьми, и другое — нарушать шестую заповедь. Два раза в жизни отец жестоко драл Натаниэля, и оба раза — за воровство. В четыре года — за пару миндальных орехов, стибренных из миски в кухне, и второй — за то, что взял без спроса из ящика старшего брата игрушечный кораблик. С тех пор Натаниэль крепко-накрепко запомнил, что хуже воровства греха нет. А после кражи денег у Трабелла (которую Старбак поначалу-то и как кражу не рассматривал, будучи уверен, что помогает Доминик вернуть её законный заработок) он ещё и убедился, что за нарушение шестой заповеди Господь карает всегда, и карает безжалостно.
— Так нельзя. — насупился Старбак, — нельзя отбирать у людей их имущество.
— И что ты предлагаешь? — глумливо поинтересовался Труслоу, — Купить их манатки? Не дури, пошли.