— Она их всех убила… — тихо произнес Фогель и тяжело сглотнул. — Всех… Никто не вернулся. Господи, что же будет теперь с нами?
— Хватит причитать, доктор.
Безразличие и хладнокровие Штольца пробирало Фогеля холодом до мозга костей.
— Мне радоваться прикажете?
— Вы хныкаете, как маленькая девчонка. Солдаты выполнили свой долг. Не больше и не меньше. Любой настоящий воин сочтет за честь погибнуть на поле брани, а не от старости в постели. Это богоугодное дело.
— Боже правый! — воскликнул доктор. — Вспомнили Бога? Как вы можете такое говорить? — и тут же ответил на свой вопрос: — Ах да! Я совсем забыл! Для вас люди — дорожная пыль, мусор!
— Угадали. В самую точку. Браво, доктор! — согласился Штольц. — Я прожил уже достаточно долго и слишком хорошо знаком с природой человека. Не с тем тестом, из которого Бог слепил его, а той его частью, которую многие привыкли называть душой. Одни верят в ее бессмертие, в чем сильно заблуждаются. Другие наоборот — трясутся, чтобы преждевременно не лишиться этого эфирного достояния и не пойти на корм прожорливым червям. Я никогда себя не жалел и другим спуску не давал. Это мой жизненный принцип, мое кредо, если хотите. Склад моего характера и моя должность не позволяют быть слюнявым паинькой. Есть только два пути в жизни солдата: либо подняться во весь рост и идти в атаку и, может быть выжить, либо умереть на коленях со склоненной головой, так что в нос тебе ударяет вонь собственных испражнений. Второе — не для меня. Я готов сам растоптать и сожрать все и вся на своем пути, но чтобы при этом не растоптали и не сожрали меня.
— Вы жестоки и к себе…
— Нужно быть всегда начеку. И всегда держать за яйца тех, в ком ты сомневаешься, чтобы оторвать их, если потребуется, под самый корень в нужный момент. В конце концов, роковой день наступит для каждого из нас — этого не избежать никому. К тому же, ко всему происходящему на базе и ваша вина прилагается. Или я ошибаюсь, доктор?
— Я сожалею… — пробормотал Эрих, искренне удивленный проснувшейся говорливостью коменданта. Раньше он редко замечал за ним подобное. Видимо, Штольц тоже нервничал. И продолжил: — Сожалею о том, что сделал. И всегда сожалел. Это вы принудили меня заниматься этими исследованиями. Я был против размораживания существа подобным образом, да и вообще…
— Кому нужны ваши сожаления?! — отрезал комендант. — Поздно. Не стоит загаживать голову моральной ерундой. И довольно оправдываться. Вы мне лучше на такой вопрос ответьте: мы сумеем хотя бы на какое-то время обезвредить тварь? Скажем, из крупнокалиберного пулемета или зарядом «фаустпатрона», чтобы успеть взять образцы головного мозга и оттащить ее тело к ванне с серной кислотой?