Очнулся быстро. Прокашлялся, ощупал себя. Ноги-руки были на месте. Рядом кто-то тихонечко подвывал. Алексей пальцами постучал по фонарику, свет появился, но слабый, неуверенный. Тем не менее теперь он смог увидеть, что рядом, на куче обвалившейся породы, сидит человек в серо-белой полосатой испачканной робе и причитает:
— А-ай-вай! А-ай-вай! Как же так, Трифон? На кого ты меня оставил? Друга! А? Друга!.. — Потом он хватался за чью-то торчащую из породы ногу, тащил на себя, но нога не двигалась с места, потому что человека задавило тоннами породы, упавшей с потолка, и сидевший снова начинал причитать: — А-ай-вай! Три-ифон!
Алексей сел, посветил назад: прохода, через который его сюда затащили, больше не существовало — обвал.
Он поднялся на ноги, нащупал в обломках породы «Нортон», проверил оружие. Кажется, оно было исправно. Сделал шаг к полосатому человеку, положил ему руку на плечо.
— Пойдем отсюда.
Человек обернулся, и Алексей отпрянул. Заключенный был абсолютно, бесповоротно слеп. Как крот. Быть может, именно поэтому он и не трогался с места, держался за ногу своего товарища.
— Елы-шпалы! — только и смог сказать Алексей, в следующий момент его ударили сзади по голове, и наступила темнота.
…Его куда-то тащили, а потом бросили на пол. Кто-то ткнул в него носком ботинка.
— Кто это? Откуда вы его взяли? Что случилось? — спросил хриплый, но знакомый голос. Голос из прошлого.
— Завалило там все! Сверху, видать, гранату кинули или еще чего… А этот тоже оттуда, сверху, — Алексея опять чувствительно ткнули в бок носком обуви.
— Трифон погиб. Завалило.
В ответ выругались. Обладатель знакомого голоса подошел к Алексею, наклонился над ним.
Алексей открыл глаза и в слабом, мерцающем свете, падающем от самодельного факела, попытался сфокусировать взгляд на лице, которое нависло над ним.
— Наверное, новенький дубак![25] — снова вступил в разговор притащивший его заключенный и что есть силы пнул Карабанова ногой.
Бронежилет смягчил удар, но Алексею надоело быть мишенью для чьих-то грязных ботинок, он схватил ударившего за ногу, дернул, легко подмял его под себя и уже занес руку, чтобы одним махом прикончить обидчика, как вдруг стоявший рядом человек силовым приемом перехватил руку и вывернул ее назад. Карабанов змеей выскользнул из болевого приема, выпрямился и сошелся с противником лицом к лицу. Но стоило врагам бросить друг на друга первый оценивающий взгляд, как оба замерли, всматриваясь.
— Седой? — Голос Алексея дрогнул.
Перед ним стоял сослуживец Александр Седых, он же Санек, он же Седой, он же друг, товарищ, брат, с которым в старые добрые времена было съедено сто пудов соли! Он похудел, постарел, видимо, не на пользу пошло время, проведенное на зоне, но глаза были все те же: наглые, дерзкие, полные жизни.