В данный миг Поль Фор, неподалеку от входных дверей, беседовал с двумя молодыми людьми, дружески пожав им руки. Худой и худосочный человек средних лет, в коротком пиджаке, весь в черном от головы до пят, как дьявол. Большой нос, большие глаза, густые усы. Толстая крышка волос, с шарниром на боку, опускавшаяся ниже уха. Высокий галстук, обмотавший шею. Голос гнусавый и деревянный, далеко слышный, иногда смягчавшийся от пришепетывания. Это был ближайший друг и советчик Мореаса, обездоленного короля.
Жалэз видел, как осматривается Жерфаньон, и сказал ему:
— По каким признакам узнаются ослы? До известной степени по шерсти. Но главным образом по крику. Вот, например, тот, что сидит в конце скамьи, с твоей стороны, — не будем на него смотреть одновременно, он заметит, что мы о нем говорим, — совершенно исключительный болван; такой же по природе кретин, как самый чистокровный кретин в нашем училище, но с теми отягчающими вину обстоятельствами, что он невежествен, как мясник, и самоуверен, как тенор.
— А Мореас? Отчего его нет?
— Разве ты не слышал, что сказал мне Поль Фор, когда мы вошли? Мореасу сегодня нездоровится, но он придет.
— Поль Фор жал тебе руку горячо и раза два назвал тебя своим «дорогим другом». Ты хорошо с ним знаком?
Любезность Поля Фора, что ни говори, польстила Жалэзу. Но это одно из тех удовольствий, которые не поддаются анализу. Он чуть было не ответил тоном ложной скромности: «Да, мы довольно дружны», но улыбнулся, сощурив глаза, и сказал:
— Я с ним, разумеется, хорошо знаком, но он со мною — очень плохо.
— А ведь могло показаться, что он тебя за что-то уважает.
— Он меня уважает как подписчика «Стихов и Прозы».
— Ты шутишь.
— Я действительно состою подписчиком «Стихов и Прозы».
— Я не о том говорю. Не расшаркивается же Поль Фор перед каждым подписчиком?
— Вот именно расшаркивается перед каждым, и это очень трогательно. Ты не можешь себе представить, какую изобретательность, какую стойкость выказывает в поддержании жизни своего альманаха этот склонный к беспечности лирический поэт. Сколько имеет он дохода от него? Всего забавнее, что он себя считает, пожалуй, материально заинтересованным в деле и хитро радуется тому, что обязан ничтожной прибыли, остающейся от счета типографии, — по-сколько она остается, — своим насущным хлебом — кусочком хлеба — и досугом для творчества. В сущности, это человек, жертвующий собою ради дела. Симпатичный поэт, у которого даже хитрость очаровательна. Бьюсь об заклад, что ты от него получишь прекрасное письмо на четырех страницах, если я тебя назову ему как возможного подписчика. Письмо почти собственноручное.