Инспектор и ночь (Райнов) - страница 2

Даже закрыв глаза, я знаю, что меня сопровождает: спины шофера и лейтенанта научно-технического отдела, два желтых снопа фар, едва пробивающихся сквозь туман, и вереница серых фасадов, смутно проступающих в предрассветных сумерках.

Машина некоторое время ползет, потом останавливается. Не глядя догадываюсь, что мы сейчас перед домом судебного медика. Это он открывает дверцу и, сопя, устраивается рядом.

— Погодка, а?

По всей вероятности, вопрос относится ко мне. Я привожу в порядок шляпу и без особого интереса смотрю на виртуоза вскрытий.

— Ты со своей профессией обойдешься и без фиалок на солнечной поляне, — замечаю я, когда шофер снова трогает с места.

— Не согласен, мой дорогой. Солнце и фиалки радуют всех, как, например, сытный завтрак. Я заправился плотно.

Рассуждения о пользе завтрака при плохой погоде отнюдь не новы для меня. Я слушаю их как шум надоевшего дождя и так же рассеянно вытаскиваю из кармана пачку сигарет. Фатальная ошибка, потому что я тут же слышу знакомое:

— Угости!..

— Ты что — опять бросил курить?

— Вот именно, — заявляет Паганини вскрытий, бесцеремонно роясь в пачке и выбирая сигарету помягче.

Примиряюсь с неизбежным, даю ему прикурить.

— Какое совпадение: когда я работаю с тобой, у тебя всегда период воздержания. И оно мне дорого обходится.

Паганини с наслаждением затягивается и добродушно предлагает:

— Брось и ты!

— Благодарю покорно. Жизнь и без того заставляет меня вечно от чего-то отказываться. В свое время — от медицины…

— Слышал… Слышал… — бормочет врач. — Но что тебе мешает начать сначала?

— Ты не слышал продолжения…

— А именно?

— Я ужасно страдал, что бедность помешала мне учиться. Так страдал, понимаешь, так страдал… — Тут я нарочно делаю паузу, пока не следует вопрос!

— А потом?

— Потом ничего. Встретился с тобою и понял, что я ничего не потерял.

— Я знал, что ты брякнешь что-нибудь такое, — замечает без тени раздражения врач.

Больше всего меня бесит в этом человеке то, что мне не удается вывести его из себя. Я называю его и «Паганини вскрытий», и «стариком», хотя он старше меня на каких-нибудь восемь лет, и «заслуженным гробовщиком», но ничто не в состоянии взбесить его.

— В сущности, старик, — отступаюсь я, — ты заслуживаешь известного уважения. Хоть ты и ходишь только к покойникам, но, слава богу, не фабрикуешь их сам, как некоторые твои коллеги…

Мне хочется выдать ему несколько похожих комплиментов, но машина останавливается, и шофер поворачивается к нам:

— Номер 27, товарищ майор.

Я смотрю на улицу сквозь стекло и еле различаю высокую железную ограду с ржавыми чугунными цветами и прочими допотопными финтифлюшками.