Ильбар покосился с недоверием и даже невольно отодвинулся. Проскользнула его мысль, что они хотели попасть в наш мир, но теперь засомневались.
Вот оно что! Они планировали использовать нас для интервенции. Этим планам надо положить конец.
– Смотрите. Вот, например, захочу я вас забрать с собой – у нас ведь лучше, зима короткая, солнца много, нечисти нет. Вы все приходите, но у нас нет ничего свободного: все уже кому-то принадлежит: земля, деревья, жилище. Даже еда продается в магазине и кому-то принадлежит. Если вы возьмете ее без спроса, вас изолируют.
– Кошмар, – выдохнул Ильбар. – Как вы терпите!
– До войны у вас наверняка было так же, вы просто забыли.
– Нет! – взвился Канцлер. – У нас все было общим, и это правильно.
– В нашем мире такое государственное устройство называется коммунизмом.
– Что-что? – вскинул брови Канцлер, видимо, у них не было слова «государство». Сообщество – да, община – да.
Пришлось долго и нудно объяснять, что такое страны и народы, внушать, что и здесь когда-то так было, пока не восторжествовал коммунизм. Эту страницу истории просто забыли. В конце концов, аборигены уверились в нашей нормальности и перестали нас презирать.
Канцлер и Ильбар оказались внимательными слушателями и с благодарностью ловили каждое слово. Я охрип, Пригоршня утомился и бессовестно зевал, а руководители города все еще были готовы внимать.
Удалось узнать и кое-что интересное: обжит всего один материк. Или других попросту нет, или о них забыли. Самое скверное: место, где мы сейчас находимся – экватор. Севернее и южнее – вечные льды и непереносимые морозы, там жизни нет.
А еще по здешнему уставу все скрывали друг от друга знания – на случай, если человек попадет в лапы манипуляторов, враг не узнает лишнего. Женщине было положено рожать двоих детей, которые воспитывались в специальных интернатах. Из них отбирались самые способные. В зависимости от предрасположенности, малышей распределяли в учебные заведения. Искусства как такового тут не было: пара художников, пара сочинителей текстов. Если разобраться, стараться особо не для кого: населения-то всего десять тысяч, и число это неизменно вот уже много лет. Неизлечимо больные, дети с врожденными уродствами и утратившие дееспособность старики усыплялись – таковы жестокие законы жестокого мира.
Поклонялись местные жизни, солнцу и лету. Считалось, что это и есть наивысшее проявление божественного. Весна и лето здесь длились три и, если повезет, четыре месяца, соответственно. В июле можно ходить без курток, иногда – в одежде без рукавов. Потом набегают тучи, холодает, но температура чуть выше нуля держится всего две недели, и снова начинается зима. В этом году лето холодное. Думали, что оно будет долгим, но теперь наползает ледяной фронт.