— Давай поднимемся наверх.
Щеки девушки вспыхнули. Она молча кивнула и первая пошла по лестнице. Держа в руке бокал с вином, Эван последовал за ней. В комнате их ждала небольшая, но уютная, накрытая толстыми одеялами постель, расстеленная на тюфяке. Сквозь щели в полу мерцало пламя камина. Крыша была низкой, и им пришлось опуститься на колени. В тесноте помещения Эван тихо выругался.
— В чем дело? — спросила она.
— Да этот дом! Такое должно происходить в элегантном будуаре или спальне огромного замка. Ты создана не для того, чтобы тебя любили на чердаке, — сказал он.
— Это не имеет никакого значения, — упрямо прозвучало в ответ.
Эван благодарно поцеловал ее и начал раздеваться. Сбросив камзол, затем сапоги и брюки, он остался в свободной рубахе. Энни в ожидании наблюдала за ним. Его объял трепет. Дрожащей рукой он взялся за тесемку ее сорочки. На груди у девушки на кожаном шнурке висело золотое кольцо.
Эван взял его в руку. В отблеске огня гладкий рубин замерцал. Он прочел слова, выгравированные с обратной стороны, и сердце его едва не остановилось.
— Оно принадлежало королю Генриху VIII?
— Да, он подарил его моей бабке, донне Габриэле, а потом от отца оно перешло ко мне, — Энни забрала кольцо из его рук, и оно снова легло в ложбинку на ее груди. — Не беспокойся, Эван, я никому не показываю его.
Она в ожидании поцелуя закинула лицо, но он отпрянул.
— Боже, Энни! — прошептал Эван. — Ты внучка короля. То, что мы делаем, по закону приравнивается к государственной измене.
— Только если нас уличат в этом. Эван, прошу тебя… — она сбросила сорочку с плеч. Та легким облаком легла у ее ног.
Тело Энни цвета слоновой кости имело изысканные формы. Розовые кораллы сосков от холода ли, или от ожидания — он не знал — напряглись.
Отбросив прочь сомнения и дав наконец волю чувствам, Эван прижал руки к ее груди. Нежное тепло ее тела вызвало прилив мучительного жара в чреслах.
— Мой Бог, Энни, — прошептал он. — Твоя красота смущает меня.
Она улыбнулась:
— Это твоя любовь делает меня прекрасной для тебя.
Она потянулась к подолу его рубашки.
От ее прикосновения его словно обожгло огнем. В то же время он почувствовал внезапную холодность и нерешительность.
Взяв ее руки в свои, он произнес:
— Нет, Энни, мне лучше остаться так. Даже твоя любовь не сделает меня красивым, а я не хочу оскорблять тебя своим уродством в такой момент.
В ее глазах вспыхнул гнев:
— Ты думаешь, моя любовь настолько слаба, что я могу потерять ее, взглянув на тебя?
— Но я… весь в шрамах, — сказал он.
— Мне все равно. Ты прекрасен для меня, со шрамами или без них, — она сняла его рубаху через голову и обвила его руками. Когда пальцы ее ощутили уплотнения и борозды на глянце кожи, она перестала даже дышать.