– В кого ты у меня такая пошла? – мама спрашивала, зная, что ответа не получит. И разглядывала Стасю с прищуром, точно надеясь получить весомые доказательства ее, Стаси, чуждости. – Бедовая…
И Стасе становилось стыдно. Она спешила доказать свою полезность. Убирала. Готовила. И из дому выходила только во двор, да и там особого ни с кем знакомства не свела.
– Нелюдимая, – вздыхала мама. И в этом виделся новый упрек.
Однажды мама велела:
– Собирайся.
И дала Стасе черное мешковатое платье. Сама надела такое же, и на волосы повязала ленту. Стасе вручила две темно-бордовые розы с колючими стеблями.
– Папа умер, – сказала, паркуя «Волгу» у старого кладбища. И вдруг, словно сломавшись, согнулась, уперлась локтями в руль, а ладонями зарылась в волосы, хотя прежде так никогда не делала, берегла прическу. Теперь же мама, точно позабыв о макияже, о внешности, некрасиво рыдала, и плечи ее подрагивали. А Стася не знала, как утешить.
Она сидела тихо-тихо, гладила розы и ждала.
– Ничего, мы… сами как-нибудь, – мама вытащила из сумочки платок и остервенело, зло принялась стирать остатки косметики с лица. – Сами… не пропадем… а он… обещал, что не бросит… жениться не мог… не приняты у них разводы… высокий пост. Ты пока не понимаешь…
Это она зря, конечно. Стася хоть и не преуспела в учебе, но и глупой не была. Она давно уже поняла и про отца с той, другой семьей, в которой росли замечательные сыновья-отличники, и про маму, остававшуюся в одиночестве и от этого грустившую, и про себя, особо никому не нужную.
– Он меня любил. А я его. И если бы встретились раньше… почему мы не встретились раньше?
Она всхлипнула и выскочила из машины. Мама шла, почти бежала по узкой кладбищенской тропе, по обе стороны которой поднималась крапива. Кладбище зарастало. Кованые ограды тонули в зелени, и старые могильные камни уходили под землю.
– Стой смирно, – мама вдруг вцепилась в Стасину руку, показалось – упадет. Но нет, выстояла.
– Тогда я впервые вас увидела, – Стася поправила съехавшую косынку. Сестра?
В ней ничего-то нет от отца. Тот и вправду был очень красивым мужчиной, но…
– Я понимаю, что нас не приглашали, и будь твоя мать иной, случился бы скандал. Она ведь знала о нас…
– Я вас не помню, – признался Мефодий.
– На похоронах было изрядно народу, а твоя мать, да и не только она, многие сделали вид, что не видят нас. Это ведь неприлично – устраивать разборки на похоронах. А твоя мать бредила приличиями. Слушай, ничего, если я закурю?
– Кури. Не знал, что ты…
– Покуриваю. Иногда, когда нервишки шалят.
– А теперь шалят?