– Извините, – прервала Машка затянувшееся молчание. – Чем могу вам помочь?
– Я – Софья Ильинична, – женщина одернула блузу.
– Очень приятно. Мария Ивановна. – Машка всегда немного переживала по поводу своего имени, слишком уж простого, а в сочетании с отчеством и вовсе обыкновенного, скучного.
– Машенька, – тотчас переделала женщина и расплылась в притворной улыбке. – Я мама Гришеньки. Вы будете заниматься с моим мальчиком английским…
Она схватила Машку за руку, впившись в кожу длинными наклеенными ногтями.
– Я хотела сказать, что Гришенька – очень талантливый мальчик, которому нужен особый подход. Вы же понимаете?
– Да, конечно.
Машка вообще ничего не понимала, но готова была слушать. Женщина хотя бы не о призраках речь вела, а о работе.
– В последнее время он стал немного рассеян. Но такое горе… такое горе… вам говорили?
– Упоминали, – осторожно заметила Машка.
– Его отец погиб! Трагическая случайность, хотя его предупреждали. Он был замечательным человеком. Кирочка очень любил Гришеньку… и Гришенька теперь страдает. Он всегда был чутким мальчиком…
Машка слушала. Голос у Софьи Ильиничны был высоким и визгливым. И порой он больно ударял по Машкиным нервам, которые, оказалось, успели расшататься.
– Мефодий к нему слишком строг. Не специально, нет, но вы же видели этого человека…
– Когда? – вырвалось у Машки.
Но Софья Ильинична на вопрос внимания не обратила.
– Черствая натура. Совершенно не способная к переживаниям. Его даже смерть собственного брата не задела!
Если Машка видела Мефодия Архиповича, то получается… она видела двоих мужчин. И паренек, который разглядывал ее в холле, не скрывая насмешки, никак не может быть нанимателем. Тогда получается, что этот тип… этот хамоватый безумный тип… он и есть хозяин?
– На похоронах и слезинки не пролил. – Софья Ильинична, оставив в покое Машкину руку, плюхнулась в кресло. Юбка ее, сдобренная многочисленными воланами, задралась, обнажив круглые коленки. – А я так рыдала… думала, что сердце остановится.
Она прижала руки к массивной груди.
– Очень вам сочувствую, – сказала Машка, отводя взгляд и от груди, и от лиловых бус, и от рук с лиловыми, словно испачканными в чернилах, ногтями.
– Эта стерва, Грета, еще смеялась… они все смеялись над Кирочкой, и только я любила его по-настоящему… я говорила ему, что он должен уехать с острова. Что нельзя игнорировать предупреждения. Женщина в белом лишь бы кому не показывается!
– Какая женщина?
– В белом. Призрак, Машенька. Или вы не верите в призраков?
– Я… никогда прежде с этим не сталкивалась.
До сегодняшнего дня. Но язык Машка благоразумно придержала.