Хмельницкий окинул взором комнату, задержал его на столе. Ему сразу бросились в глаза два бокала, и он невольно посмотрел на Софью. Она даже вздрогнула от его взгляда, кровь ударила ей в лицо, молодая женщина зажмурила глаза, борясь с укором совести, который, как червь, зашевелился в ее душе. И тут же она взяла себя в руки.
- Как и пан Михайло, я так же не удостоилась чести быть на трапезе охотников и почувствовала голод после дороги. Конечно... Тот надсмотрщик... наверное, его уже не спасешь, коль пан староста вынес свой приговор... Но, прошу, пан Михайло, садитесь к столу.
Хмельницкий сдержанно вздохнул и отодвинул кресло с высокой спинкой, в которое садилась пани Софья. Бархатистый мех шлафрока нежно щекотал руку, и он не торопился отводить ее. Софья посмотрела на него через плечо и, теперь уже окончательно овладев собой, непринужденно улыбаясь, пригласила его садиться.
Михайло Хмельницкий, служа в доме гетмана в Жолкве, еще с молодых лет усвоил самые изысканные шляхетские манеры. Он немного отвык от них, пребывая на степной границе, а сейчас, в обществе прелестной молодой женщины, вмиг припомнил все. Единственное, что ему трудно давалось, поддерживать беседу с воспитанной в шляхетском духе дамой. Это было для него невыносимой мукой и потому, что, когда она была еще совсем юной, они были очень дружны, и он вовсе не чувствовал себя с ней слугою ее отца. Имевшаяся между ними разница в шесть-семь лет не играла никакой роли, когда девушке шел четырнадцатый или пятнадцатый год. С каждым месяцем "Софушка" все более превращалась во взрослую барышню, и все крепче задумывался доверенный слуга гетмана. Уезжая из Переяслава по неожиданному приказанию гетмана, он понимал, что дальнейшее их сближение становилось уже угрожающим...
Софья, ощутившая некоторую растерянность подстаросты, сама поддерживала разговор, - впрочем, она обязана была делать это и как хозяйка дома.
Когда Хмельницкий наливал вино из изящного графина в бокалы, хозяйка предупредила, вернее - приказала, как это умеют делать хорошенькие женщины:
- Пана Михайла прошу выпить первый... охотничий бокал одного, а второй... вместе со мной. Ведь на дворе сейчас холодно.
- В покоях этого не ощущаешь, уважаемая пани Софья, - осмелев, ответил Хмельницкий и послушно опорожнил полный бокал.
Какое-то время разговор вертелся вокруг разных мелочей - убранства комнаты, погоды, ужина. Но вскоре, когда и пани Софья несколько раз пригубила бокал с вином, комната показалась подстаросте более просторной. Откуда только брались слова! Какая-то неведомая сила принуждала их говорить без умолку. Казалось, если оборвется нить разговора, произойдет что-то безвозвратно-роковое, страшное для обоих.