Маниакально и многословно я рассказывал К. о пограничном сплетении сакрального и профанного на фресках Джотто.
— Если у Вермеера творчество рождается из ничего, то здесь у Джотто…
— Bravo! Bravissimo! — время от времени восклицала К., делая вид, что слушает меня.
— Постой! — восклицал я, закинув голову в Ассизи, у южного склона Монте-Субазио. — Ты посмотри, как сакральная маска превращается в лицо, чтобы…
— Пойдем, нам надо попасть засветло к господину директору Уффици… Нельзя опаздывать!
Мы рыскали по музеям как проголодавшиеся шакалы.
— Нас ждет господин мэр Капри ровно в шестнадцать ноль-ноль. Иначе он уедет на свою любимую рыбалку.
— Хрен с ним!
— Это невозможно! Он так ласково смотрел на тебя, когда в Неаполе пропали твои чемоданы…
— Хрен с чемоданами!
— Остановись!
Она укоряла меня, что за обедом я выпиваю вместо положенных двух бокалов вина три:
— Это невозможно!
— Все возможно! — Я залпом выпил ледяной лимон-челло.
Она посмотрела на меня как на тяжелобольного и осторожно приложила любящую руку к моему лбу.
— Когда Джотто вышел на границу миров… Нет, лимон-челло слишком сладкий для меня. Закажем граппу!
— Успокойся!
Я затихал.
— Ты когда-нибудь мне покажешь Москву? Будешь моим гидом?
— Si! Certo!
— О, как ты прекрасно говоришь по-итальянски! Скажи еще…
— Figa!
— No! — смеялась она сквозь слезы.
— Заметь, что Джотто…
— Basta! — Она закрывала мне рот. — Скажи мне что-нибудь о нас…
В Италии я научился улыбаться. Во мне проснулся интерес к детям: детей Италия обожает, они священны, как коровы Индии. К. предложила мне не затягивать с прекрасными детьми…
Она говорила: в фотоагентстве, где она работает, ее все уважают, она умеет быстро подобрать нужную для газеты прекрасную фотографию, она незаменима… Мы съездили на Эльбу. Оказалось, что Наполеон в ссылке жил в олеандровом раю. Мне тоже захотелось в такую ссылку. Мы съездили на Капри. Оказалось, что Горький жил в грейпфрутовом раю. Мне тоже захотелось. Мы съездили на Сицилию, оттуда — на остров Пантеллерия. Мне захотелось купить квартиру в Палермо и даммузо на Пантеллерии. Ах, Пантеллерия! Весь остров покрыт столами и ждет улова на ужин. Знаменитости и лузеры — все сидят за общим столом, игнорируя теорию классовой борьбы.
На Пантеллерию прилетел к нам мой режиссер. Сказал опять: фильм будет гениальным; К. в ответ: я стану знатной журналисткой и выучу русский. Они сравнили «ягуар» режиссера с престижной машиной папы мэра и заспорили о кожаных сиденьях.
Ей очень нравилось мое зеленое международное удостоверение, по которому можно бесплатно ходить в любые музеи. Она брала его в руки как драгоценность. К. гордилась тем, что лично знакома с некоторыми мировыми фотографами от Японии до США. С дрожащим подбородком она говорила об искусстве фотографии как о тайне двух океанов, которую нельзя извлечь со дна, и, когда мы встречались на приемах с этими незатейливыми знаменитостями, которые столкнулись с тайной, но не опознали ее, она дружески и заискивающе заглядывала им в глаза. Теперь и ей можно заглядывать в глаза. В конце концов она выполнила все обещания, стала работать во всемирно известной газете, обзавелась зеленым удостоверением. Кроме того, выучила русский, так что сможет прочесть мои слова без словаря.