Йоханн Гутенберг и начало книгопечатания в Европе (Варбанец) - страница 68

предполагает длительную работу над шрифтом и набором. Мелкие издания шрифта DK рассчитаны на массового адресата, благодаря малой затрате труда, материала и быстрому сбыту представляли верный источник дохода. И на всех этапах они выполнены с тщательностью. Дед изобретателя был сукноторговцем, а значит, листы долговой книги, на которых сделаны пробные оттиски Ягеллонской библиотеки, — тоже признак, что делались они у Гутенберга. Но эти доводы (В. Менна) были признаны лишь в связи с возрождением старой гипотезы (Хуппа, Цедлера), что конечной целью Гутенберга было напечатать миссал. Для совершенного своего воплощения миссал требовал четырех шрифтов. Из них 2 — для Канона — представлены в Псалтыри, шрифт В^>42 — шрифт хоралов, а шрифт В^>36 годится быть шрифтом текста, что само по себе убедительно (и среди псалтырных инициалов есть особо великолепное «Т» для начала Канона, впервые именно так употребленное Фустом и Шеффером в 1458 г.). Возродилась гипотеза в версии Цедлера, считавшего, что сперва целью договора о «деле книг» был миссал, а не Библия. Но с добавлением, что первое «соглашение» (вексель!) уже подразумевало второе (так задумал Фуст). Постулируется, что миссал намечался майнцский, а замысел связывается с вопросом об унификации богослужебных книг, не весьма эффективно с 1431 г. возбуждаемым Николаем Кузанским. Объяснение, почему вместо миссала печаталась В^>42, дается разное. Одни полагают, что к 1452 г. еще не был готов типографский аппарат миссала (но тогда зачем Фуст тянул со ссудой?), и Гутенберг по настоянию Фуста принялся за издание в одном шрифте, дабы ускорить доход с капиталовложений (каковыми ссуда под вексель не является, Гутенберг мог эти деньги хоть бросить в Рейн), другие — что не была закончена редакция майнцского миссала (если начиналась). На деле печатать в Майнце миссал без санкции церковных инстанций вряд ли было мыслимо. Был замысел, но не возможность.

«Амнистирование» шрифта DK и породило идею второй, «личной» типографии Гутенберга, которая подменяет мнимого «печатника Турецкого календаря» самим изобретателем. Об имущественно-правовой стороне этой идеи говорилось выше. Подвести под нее две якобы разные «издательские программы» удавалось, пока дело шло об ином владельце, при одном программного раздела провести нельзя, издания народноязычных эфемерид и донатов с латинскими Библиями в XV в. сочетал не один Гутенберг. Вероятно, что мелкие издания в шрифте DK были ученическими работами начинающих наборщиков типографии: другой школы не было. Основной довод (А. Капра) в пользу двух типографий: нерационально создавать в одном предприятии одновременно, для одной и той же индульгенции 2 однотипных, но разных шрифта; матрицы позволяли неограниченную отливку любого из них, заказ был срочный, норма нынешнего резчика — 2–3 пунсона в день, на оба шрифта ушло не менее 2–3 месяцев. Но разница шрифтов в кипрских индульгенциях без натяжки объясняется в пределах одной типографии: индульгенции печатались по двум заказам — LI 31 для майнцской, LI 30 — для кельнской епархии, к тому же несколькими заводами. Разница шрифтов имела производственно-организационное значение: индульгенции каждого заказа должны были отличаться зрительно во избежание путаницы при подсчетах, отправке и пр. Внешняя разница могла быть и условием заказчиков, дабы распространители не переходили своих границ (кельнский заказ поступил, видимо, позже). Существенно другое: с индульгенциями можно связать обучение производству шрифта двух новых людей (привлекался ли кто из персонала к созданию четырех «миссальных» шрифтов, кроме отливки, сомнительно, попытки провести между ними стилевые различия тщетны). Остается открытым, работал ли кто из этих двоих с 1459 г. на Фуста и Шеффера или оба отъехали в другие места обзаводиться своим делом. Так каждый из предлагаемых признаков второй печатни объясняется рабочими нуждами той единственной в Майнце типографии, на которую в конце 1455 г. наложил руку Фуст.