Потом наши хозяйственники притащили ведро воды, мы снова заполнили свои фляги и бутылки и после этого отправились. Перешли через полотно железной дороги и вступили в Можайск. Теперь мы уже не спешили и внимательно все осматривали. Избы и двухэтажные, наполовину каменные дома, выкрашенные в белый или розовый цвет, утопали в зелени. Выбегали ребятишки и смотрели нам вслед, кто-то спрашивал, куда мы идем, кто-то шутки отпускал (мне: «А эта-то! Три шага прошла и уже захромала!»).
Пройдя через город, мы вышли на Смоленскую дорогу. Спустились с одного холма, поднялись на другой и сделали небольшой привал. Солнце жгло невыносимо, и мы снова тайком напились воды. С холма был виден весь Можайск, изрезанный глубоким оврагом. Ярко белела на возвышении среди густой листвы церковь. Полюбовавшись видом, мы отправились дальше, прошли поле и небольшую деревеньку. Мы с Валей остановились, так как немного обогнали всех, но Федя и Тамара, помогавшие хозяйственникам нести провизию и чайники, подвешенные на шестах, когда поравнялись с нами, отругали почему-то за остановку К счастью, путь дальше лежал лесом, и мы пошли рядом с дорогой по тропинке, растянувшись на добрых полкилометра. Я перестала чувствовать боль и уже ступала на обе ноги. Через некоторое время всем захотелось есть. Ведь после завтрака прошло уже более пяти часов. Но никто не знал, когда будет большой привал, и все группы постепенно умолкли: с голоду не хотелось тратить силы на разговор, мы только и способны были теперь изредка шептать никому не интересное «есть хочу!». Окутанные байковыми «драндулетами», мы с Валей изнывали от жары. Наконец сзади прокричали, чтобы мы остановились. Подоспели хозяйственники, и мы полукругом расселись вокруг них, с жадностью следя, как они режут хлеб и намазывают масло. После бутербродов нам еще раздали печенье, и всем захотелось пить. Но воды уже ни у кого не было, а до ближайшего колодца оставалось километра два. Все равно с сытыми желудками было легче, да и солнце было теперь за высокими березами. Мы снова распелись. Впереди показалась одинокая избушка с колодцем. Но не успели мы приблизиться к этому месту, как из дома вышел старик, встал спиной к колодцу и, ограждая его широко расставленными руками, заявил, что нас «тут много ходит» и он не даст никому ни глотка, если ему не заплатят три рубля. Федя дал ему деньги, и мы все напились и умыли пыльные руки и лица. «Отсталый старик, — заметил кто-то, когда мы тронулись дальше, — это ж надо, воду жалеть!»
Лес кончился, и мы вышли в поле. Нам сказали, что это уже начинается знаменитое Бородинское поле. Оно было большое, холмистое, с разбросанными там и сям пятнами рощ и селений. Вскоре мы подошли к первому памятнику, а пройдя еще немного, увидели, что их вокруг очень, очень много. К половине пятого мы подошли к Масловке, где присели на скамеечке у одной из изб, и хозяйка вынесла нам ведро воды. Но пить уже особенно никому не хотелось. На пригорке за деревней осмотрели памятник в том месте, где Наполеон руководил сражением. Памятник был поставлен французами. Но я больше смотрела на землю — сколько здесь крови пролилось когда-то, а никаких следов не осталось…