– Она же не знала, что там, у обрыва, доска в заборе выломана. Да и мы не знали. Там чапыжник один растет, кто туда ходит! – Мирон уже начал терять терпение, – Пойдем, Анфиса! Негоже над могилой ругаться!
Анфиса повернулась к мужу.
– Мирон! Давай уедем. К тебе, в Кротовку. Пусть Верка здесь одна живет. Видеть ее больше не могу. Ведьма она.
– Как скажешь. Только не виновата Вера ни в чем. Любила она Сашеньку, – упрямо повторил он, – И никого у нее кроме нас нет.
Зарево было видно далеко за околицей. Страшный пожар даже по деревенским меркам. Горели сразу все постройки на дворе. От сараюшки уже остались только угли, банька, стоящая у самого забора, полыхала вовсю, вместо огорода чернели корявые палки. Дом же, казалось, стоял насмерть. Некогда добротный пятистенок хоть и зиял темными провалами окон, но крыша пока еще не обвалилась.
По двору, среди горящих кустов металась пожилая женщина, громко причитая во весь голос.
– Господи, да что же это делается – та, а? За что ж вы ее так? Неужели креста на вас нет, изверги? А дите-то зачем, малое совсем? Любавушка, девочка, как же так-то? За что они с тобой так?
Женщина бестолково набирала воду в небольшое ведро из стоящей посреди бывших грядок бочки, бежала к дому, выплескивала в гудящее пламя. Огонь с ревом проглатывал живительную влагу, и, словно насмехаясь, разгорался с новой силой. Наконец женщина, поняв всю бесплодность своих действий, с плачем села на уцелевший клочок травы. Она сидела, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, уже не видя ничего перед собой.
По ту сторону забора стояла толпа сельчан и молча наблюдала, как догорает дом. Лица были суровы, у женщин поджаты губы, а у мужиков нахмурены брови. Никто не делал даже попыток потушить огонь.
– Да свершится воля Божья! – сухонький старичок, подняв палку вверх, угрожающе потряс ею перед толпой.
Кое – кто мелко перекрестился, большинство лишь молча закивали.
В этот момент дом, не выдержав натиска огня, словно сложился пополам. В стороны полетели горящие головешки. Толпа отхлынула от забора.
Женщина, до этого сидевшая на земле, поднялась. Вышла за калитку, остановилась перед толпой. Глядя прямо перед собой, она достала из кармана просторной юбки большой крест, усыпанный камнями, и, держа его в вытянутой руке, громко крикнула:
– Да будьте же вы все прокляты! А ты, кто ее сжег, будь проклят трижды и до седьмого колена. Не будет тебе покоя на этой земле! Не тебе, не твоим потомкам, убийца! Да не умрешь ты раньше положенного срока, но да будешь ты молить Бога, чтобы забрал тебя, потому, что смерть тебе покажется избавлением!