Поймав себя на мысли, что совсем не волнуется, Клим удивился. Он спокойно готовил документы для командировки, проговаривал в уме будущий последний диалог с женой и только изредка бросал взгляд на часы. Однако, когда стрелки сошлись на двенадцати, он вдруг засуетился. До встречи с Ксюшей оставался час. До кафе он пешком дойдет минут за десять, смысла брать машину не было: все равно днем место для парковки в центре города не найти. Он вышел из кабинета с готовыми для подписи начальства документами, прошел по коридору и толкнул дверь приемной. Не застав секретаршу на месте, он вдруг занервничал: то, что ее не было, говорило о том, что и начальство отсутствовало. Ждать он не мог, стрелки часов, казалось, уже не ползут по циферблату, а быстренько подбираются к назначенному на свидание сроку. А тут не подписанные бумажки! Обозлившись разом и на загулявшее начальство и на ветреную секретаршу, Клим вернулся к себе, положил файл в папку на столе и с этого момента вдруг стал суеверным. «Господи, это же плохой признак – возвращаться с полпути. Тьфу, что за чушь в голову лезет!», – пугаясь и одновременно ругая самого себя, подумал он. Но, безмятежного, уверенного настроения как не бывало.
По улице он почти бежал, оглядываясь по сторонам и пытаясь не пропустить машину Ксюши, если она поедет мимо. Но он, все же, пропустил. Глядя, как какой – то хлыщ помогает выйти ей из машины, он испытал такую ревность, что руки сами собой сжались в кулаки, а в голове забили молоточки. Он сразу определил свое состояние, как начало болезни, которую еще в старину называли любовной горячкой.
Хлыщ с вежливым кивком в сторону Ксюши отошел в сторону. Клим не знал, подойти ли к ней, догнать ее в дверях или уже позволить себе минутную задержку и эффектное появление перед заказанным столиком в кафе. Ноги сами сделали два больших шага, он оказался у нее за спиной и в тот момент, когда она потянула на себя дверь, уже обнимал ее за плечи. Ксюша, даже не оглянувшись, на миг замерла, плечи ее под его ладонями обмякли, и на мгновение спиной она прислонилась к его груди. Все получилось ласково, ненарочито, словно они каждый день сталкивались именно в этих дверях, чтобы уже дальше вместе, почти в обнимку, пройти к их столику. И все в кафе до последнего бармена знали, что тот столик у кадки с пальмой – их.
Они сидели напротив друг друга, и он не выпускал ее прохладных ладоней из своих рук. Он теребил ее запястье, тонкое, обвитое золотой змейкой браслета с каким – то зеленым камнем в застежке. За слегка откинутыми назад волосами, в мочках ушей он заметил блеснувшие яркой зеленью такие же камни и не удержался спросить, что это? «Стекло. Чешское стекло. Браслет и серьги подарил мне наш дед, когда мне исполнилось пять лет», – улыбнулась она. «Наш!» – возмутился он и с упреком посмотрел на нее. Она покраснела и отвернулась. Он не стал бы продолжать этот разговор, ни за что не стал бы. Но, застарелая обида, спутница его последних лет, все же заставила его упрекнуть ее еще раз: уже потом, у нее дома, когда он наткнулся на фотографию Агнессы, висящую на самом видном месте. Не сдержался, быстро удовлетворился враз наполнившимся слезами взглядом раскаявшейся Ксюши, бросился целовать ее в покаянии, и был прощен. Тему закрыли, так толком и не обсудив. Но Клим был уверен, он все понял про Ксюшу, и понял правильно.