– И что ж не сбежала?
– Это невозможно, забудь, – девушка посерьезнела.
– Посмотрим. А что будет, если попробую?
– Ничего, – пожала та плечами, – У нас не бьют и не наказывают. Кстати, курить собралась?
– Компанию составишь?
– Нет, я не курю.
– Что так?
– Да, здесь никто не курит. Некогда. Привет! – девушка махнула кому – то проходящему по коридору рукой и повернулась к Вике, – У меня занятия. Хочешь посмотреть?
– На фиг надо, – процедила Вика презрительно.
– Тогда – пока. Еще увидимся.
«Дурдом. Некогда ей покурить – занятия у нее. Может, старая ведьма что – то колет всем? Для счастья!», – пришло в голову вдруг объяснение, – «Тогда папочка точно ошибся, определяя меня сюда!».
«В этом году почти совсем не было бабьего лета», – Агнесса Бауман смотрела на рано облетевшие деревья с тоской. Этот год для нее был, пожалуй, самым непредсказуемым. Она вдруг поняла, что строить планы на будущее – смешно и грешно. Бог и так отмерил ей долгую жизнь без инвалидной коляски и старческого маразма. Единственное, о чем она молила – чтобы уйти в сознании и в одночасье.
…Она хорошо помнила отца, но совсем не помнила мать. Одно время, будучи совсем малышкой, она считала тихо сидящую в кресле у окна женщину, бабушкой. Просто потому, что у нее были седые волосы. И странный, пугающий своей неподвижностью, взгляд. Когда Агнесса подходила к креслу и осторожно дотрагивалась до руки женщины, чтобы привлечь к себе внимание, сухая, словно обтянутая бумагой рука, приподнималась с подлокотника кресла и прикасалась к ее голове. И тут же в бессилии падала обратно. Агнесса пугалась и убегала. Ей исполнилось пять лет, когда кресло опустело. Смерть матери никак не отразилась на жизни девочки. Агнесса была дочерью революционера, коммуниста Лазаря Баумана. Как позже ей рассказал отец, с ее матерью случился казус: она влюбилась в проходимца и попыталась покончить с собой из – за мук любви. Но неудачно. Перенесенный страх лишил ее подвижности и окрасил в белый цвет волосы. Но разум сделал ей поблажку, отключив ее от действительности. Отец говорил это с пренебрежением, но Агнесса видела, с каким трудом ему дается этот равнодушный тон.
Лазарь был человеком образованным разносторонне, и свою дочь воспитывал в том же духе. Агнесса училась в классе с детьми партийных чиновников, но, кроме этого, у них в доме на правах дальней родственницы жила еще папина гувернантка. Она никак не могла обойти Агнессу вниманием, что доставляло той массу неудобств: без ножа не поешь (а хочется побыстрее, подружки ждут!), громко не рассмеешься (неприличествует барышне!). И, кроме того, почти нет свободного времени: музыка, вальсирование со стулом в качестве партнера, французский, рисование никому ненужных пейзажей и прочее. Агнесса жаловалась отцу на несносную бонну, но тот только посмеивался. «Ты думаешь, что пионерка должна уметь только ковыряться в носу и громко горланить песни?» – говорил он, прищурив один глаз: такая у него была привычка.